Бабье царство. Дворянки и владение имуществом в России (1700-1861) - Мишель Ламарш Маррезе Страница 57

Р. Уортман высказал мысль о том, что на закате XVIII столетия в России, как и в тогдашней Европе, происходило становление местной формы культа домашнего очага и отстранение женщин от придворной жизни. Однако ученым еще только предстоит сколько-нибудь глубоко исследовать влияние европейских тендерных традиций на исконные русские представления о моделях поведения полов. Ниже я покажу, что русские дворянки императорского периода отнюдь не ограничились сферой домашнего хозяйства, нередко вторгаясь в такие сферы, которые европейские современники считали неподходящими для женщин. К западу от Эльбы рамки закона и идеология домашнего очага препятствовали женщинам принимать решения о вложении средств, участвовать в тяжбах, руководить аграрным хозяйством. А в России стоявшая перед дворянками необходимость повседневно заботиться о семье и доме уравновешивалась обязанностями владелиц земельной собственности: если современники прямо не называли управление поместьями женским занятием, то они тем не менее одобряли помещиц, радевших о благополучии материально зависимых от них лиц, и осуждали тех, чьи имения были в запустении.

Хотя историки России XIX в. не рассматривали опыт русских женщин в системе координат общественной и частной сферы, они, однако, выдвинули собственное толкование перемен в жизни и круге обязанностей дворянок. Е. Щепкина в исследовании, посвященном женщинам в русской истории, провела четкое различие между ролью женщины в управлении имениями в конце XVII — начале XVIII в. и ее деятельностью в послепетровский период. Щепкина нарисовала яркую картину трудностей, выпавших на долю служилых людей и их жен в ходе колонизации т.н. «Поля» (будущего Черноземного региона) в период Московского царства. Мужчины уходили в военные походы на целые месяцы и даже годы, а женщины в их отсутствие управляли беспокойными крепостными и отражали татарские набеги. «Целыми поколениями неслышно и незаметно вели здесь помещицы огромную экономическую работу», — заключает Щепкина. Эти женщины, по ее утверждению, сыграли решающую роль в заселении и возделывании Черноземья.

Система держания земель за военную службу исчезла в начале XVIII в., и дворяне потянулись домой, к себе в имения. Когда мужья взяли на себя труд управлять поместьями, пишет Щепкина, женщинам остались лишь скучные рутинные обязанности — хозяйничать в доме, готовить еду, шить одежду, следить за работой дворовых людей. В противоположность былой свободе, женщины теперь, особенно в семьях мелкопоместного дворянства, могли «проявить свою… самостоятельность только в командовании над крепостным людом». А варка варенья — слабое утешение для женщин, которые когда-то обходили степь дозором, охраняя семейные владения.

Итак, в русском варианте истории о том, как женщины лишились былой самостоятельности, ограничение женской независимости было вызвано новой системой несения дворянской службы, а не изменением экономических отношений, но результат все равно один: женщины, потеряв право вести полезную осмысленную жизнь, выражали свое разочарование посредством мелкой домашней тирании. Прочувствованный рассказ Щепкиной о затухающем участии женщин в управлении поместьями звучит убедительно. Освобождение дворянства от обязательной службы в 1762 г. позволило многим дворянам поселиться в провинции. У многих появился живой интерес к рациональному ведению хозяйства и активному управлению собственностью. [159] А если мужчины теперь были вольны сами заниматься делами имений, то у женщин не оставалось причин в это вмешиваться.

Между тем два описания, принадлежащие перу иностранных наблюдательниц начала XIX в., убедительно опровергают мнение Щепкиной о том, будто роль дворянок свелась только к домашнему хозяйству. Более того, они свидетельствуют о заметном расхождении между взглядами на авторитет женщин у русских и западных авторов. За время пятилетнего пребывания у княгини Дашковой Кэтрин и Марта Уилмот не раз касались в своих записках имущественных прав русских женщин, равно как и интереса дворянок к делам в их имениях. «Еще сильнее я удивилась, когда спросили о даме, которая еще не вернулась в Москву, а ее муж ответил, что у той какие-то дела в ее поместье на Украине. Владелица решила продать усадьбу… Если группа дам о чем-то беседует, можно быть уверенным, что это — дела, дела, дела», — писала Кэтрин родным в Ирландию. В другой раз ее сестра Марта отметила способности одной знакомой, которая «так умела в делах, что управляет винокуренным заводом своего родственника. Получая прибыль от этого завода, единственного источника доходов, тот проживает все с семьей в Петербурге, а Писарева вершит все дела в деревне, где неизменно пребывает со своей матерью».

Марта в своем дневнике снова возвращается к этой теме: «Очень часто можно услышать разговор двух молоденьких, хорошеньких, глупых и кокетливых женщин, беседующих между собой о продаже земель, душ (крепостных)… или о делах госпожи такой-то в Сенате, хороши они или нет, о ее овсе, пшенице, ячмене и т.д., выгодно проданном в этом году…»

В конце XVIII в. французский дипломат Шарль Массой тоже выразил изумление поведением русских женщин — правда, довольно неодобрительное. По его словам, в царствование Екатерины II «женщины заняли при дворе такое первенствующее положение, которое принесли с собой и в общество, и в собственные дома». Еще больше возмутила Массона деятельность дворянок в провинции. «В деревне мужеподобие женщин еще заметнее, — писал он. — Женщины вдовые или незамужние оказываются в таком положении, когда им приходится брать на себя управление имениями, обитатели которых являются их собственностью… Итак, они занимаются делами, никак не подходящими их полу».

Признавая, что дворянки иногда выступали в роли управляющих имениями, современные историки тем не менее усвоили логику рассуждений Щепкиной. Они считают, что у себя в усадьбах женщины ведали домашним хозяйством и садом, а их мужья руководили покупкой земли и занимались управлением в целом. [160] Я же, напротив, покажу, что владение собственностью и формы землевладения вынуждали женщин заниматься делами имений еще продолжительное время после того, как их мужья освободились от обязательной службы. Конечно, длительное отсутствие мужчин, находившихся на военной службе, было одной из причин, по которым женщины вели дела в поместьях — так же, как европейские дворянки в более ранний период. Но Щепкина не задалась вопросом, не могло ли законное владение собственностью вдохновлять женщин на эти занятия; она также не усомнилась в том, что дворяне-мужчины, избавившись от бремени государственной службы, воспользовались свободой, чтобы разъехаться по своим губерниям. Но на самом деле дворяне по-прежнему отсутствовали в поместьях, а характер землевладения в России и правовой статус женщин как самостоятельных владелиц собственности приводили к тому, что помещицы неизбежно становились распорядительницами всех дел, касающихся их собственных и семейных земель. Многие русские люди в эпоху крепостного права вовсе не считали управление крупными имениями чисто мужским занятием и видели в руководстве делами поместья логическое продолжение обязанностей по ведению домашнего хозяйства.