Нефертити. Роковая ошибка жены фараона - Олег Капустин Страница 57

— Кто это нам, царям, смеет приказывать?! — громко воскликнула Нези и гордо взглянула на сестру.

Но через секунду она не выдержала и рассмеялась. В другом конце зала вдруг тоже раздался громкий пронзительный смех. Все вздрогнули и проворно повернулись на странные звуки, похожие на что-то среднее между лаем собаки и криками обезьян. Это смеялся фараон, собственной персоной. Он незаметно вошёл в противоположную дверь. Придворные рухнули на колени.

— Молодец Нези, молодец сестрёнка! — весело прокричал Хеви и, близоруко щурясь, подбежал, жадно оглядывая и её, и обезьяну с разных сторон. — Ха-ха-ха! — продолжил он хохотать, хлопая себя по полным бёдрам. — А ну, станцуйте и скажите что-нибудь забавное!

— Я, великий властитель страны Большого Хапи, повелеваю вам всем танцевать с нами, — проговорила Нези за обезьяну голосом, очень похожим на голос фараона. Потом она гордо выпрямилась, величественно взглянула по сторонам, как это делала её сестра, и добавила: — А я тем временем своим ангельским голоском спою вам, мои милые подданные, что-нибудь величественное.

Нези начала петь. Карлики и обезьяны закружились и запрыгали в танце вокруг неё. Фараон смеялся до слёз.

— Молодец, Нези, просто чудесно, с тобой не соскучишься, моя прелестная родственница. Когда я вижу, какие великолепные шутки ты откалываешь, то молодею, словно лет десять сбросил с плеч долой. А то эти скучные государственные дела меня уже доконали! — экспансивно размахивая длинными худыми руками, прокричал пронзительно властитель страны. — Давай-ка ещё что-нибудь придумаем и позабавимся всласть!

— Может, я сяду с моим обезьяньим супругом в твой паланкин и опущу занавески? — заговорщицки прошептала Нези, хватая его за руку. — Представляешь, Хеви, какие лица будут у тех, кто ожидает тебя у памятника, когда они поднимут занавески и увидят нас?!

— Ха-ха-ха! — снова засмеялся фараон. — Хорошо, сестрёнка, сделаем так, как ты предлагаешь. Сегодня мы повеселимся так повеселимся!

От попыток Нефертити образумить его фараон отмахнулся:

— Больно ты сейчас скучная стала, Нефи. А в былые-то годы, я это хорошо помню, от Нези не отставала. Помнишь, как вы меня дразнили в саду, когда я ещё только первый гимн Атону сочинял? — бросил Хеви, выбегая из покоев жены.

— Да у нас дочери уже скоро взрослыми будут, а ты вдруг за детские проказы взялся! — выкрикнула ему вслед Нефертити. — Не нравится мне всё это, — добавила она, качая головой, и не спеша зашагала за мужем и сестрой, убежавшими далеко вперёд по бесконечным залам дворца.

Когда длинная процессия двинулась от дворца фараона к припортовой площади, где на пригорке установили высокую статую, изображавшую царскую чету, почти весь город высыпал на улицы. Всем было интересно поглазеть на верховного правителя страны, так сильно отличающегося от предыдущих своими причудами. Даже измождённый трудовой люд с любопытством взирал на многочисленных, богато разряженных придворных, на их сытых холёных слуг и телохранителей. Благодушие народа было вызвано и тем, что хитрый визирь Туту, которому не позволили согнать горожан силой, объявил этот день праздничным и расставил по всему маршруту придворной процессии и на самой площади бочки со свежесваренным пивом и противни с пирогами. Всем, кто вышел встречать двор и его повелителя, полагалась бесплатная выпивка и закуска. Естественно, народ валил валом.

В праздничный день особенно ясно было видно, насколько новая столица сейчас отличается от старой. В противоположность заброшенным Фивам Ахетатон явно переживал пору своего расцвета. Здесь всё больше возводилось и дворцов и целых жилых кварталов. Город рос, как на дрожжах. И в порту, к которому направлялась процессия, особенно заметно было это беззастенчивое процветание. На набережной было построено огромное количество складов, которые, однако, уже не могли вместить всех тех товаров, которые везли в новую столицу из провинций и других стран. Горы тюков и различных строительных материалов лежали на берегу под открытым небом. Здесь же проживали приехавшие строители и ремесленники, ещё не имеющие крыши над головой. С ними вместе у костров с котлами, в которых готовилась пища, сидели многочисленные торговцы, не оставляющие свои товары без присмотра или торгующие прямо здесь, у самой воды. В этой массе пришлого люда легко могли затеряться не только несколько десятков жрецов Амона, переодетых торговцами и ремесленниками, но и целая армия враждующего государства. Поэтому никто не обращал внимания на плохо одетых людей с тюками на спинах или несущими какие-то длинные предметы, завёрнутые в тряпки. В порту всякое видали! Но, когда под рёв труб, бой барабанов и завывания флейт приблизилась праздничная процессия во главе с носилками царской четы, закрытыми от солнца и пыли белыми занавесками, и у людей, стоявших в первых рядах, вдруг появились в руках луки со стрелами, копья и мечи, народ ахнул и шарахнулся в разные стороны. Никому не хотелось попасть под горячую руку воинов противоборствующих сторон. А то, что сейчас будет кровавая заваруха, припортовый люд сообразил быстро.

Процессия ещё не остановилась, как в передние носилки полетели стрелы. К ним кинулись вооружённые люди, сминая на ходу жидкую цепочку телохранителей, никак не ожидавших такого дерзкого нападения. Носилки, закрытые белыми занавесками из тонкого льна, были буквально изрешечены стрелами. Огромный детина с бритой головой без парика, в грязном, изорванном сером хитоне первым подскочил к носилкам, которые бросили разбежавшиеся слуги, и откинул окровавленную занавеску. Он увидел пригвождённую к креслам, корчащуюся в предсмертных судорогах большую обезьяну и уже мёртвую Нези. Несколько стрел вонзилось в худенькое тело сестры царицы. Одна из них попала ей прямо в сердце и прошила насквозь, пригвоздив несчастную к деревянной спинке кресла. Голова откинулась назад, на лице застыла гримаса удивления и предсмертной муки.

— Это не фараон! — закричал предводитель нападавших. — Еретик в следующих носилках, — показал он копьём.

В кортеже фараона царила паника. Почти все слуги и придворные с громкими криками бросались в разные стороны, натыкаясь друг на друга, падая, ползая на четвереньках. Телохранители, кинувшиеся к передним носилкам, были перебиты или отсечены от кортежа, а воины из отряда сопровождения ещё не успели подбежать к голове колонны, где находился фараон. К тому же копьеносцам мешали метавшиеся в панике по всей площади испуганные придворные и горожане. Переодетые жрецы тем временем ринулись к носилкам фараона, уже стоявшим на земле. Сам Эхнатон, осознав, что происходит, застыл от ужаса в кресле. Он не мог двинуть и пальцем. Двое оставшихся в живых телохранителей и высокий нубиец с опахалом в руках попытались оказать слабое сопротивление нападавшим, но были мгновенно проткнуты копьями.

Предводитель-жрец быстрее всех подбежал к следующим носилкам. В это мгновение Нефертити откинула занавеску, желая лучше рассмотреть, что творится вокруг. Нападавший замахнулся копьём, но женщина не стала кричать или заслоняться руками, она даже не вздрогнула, а лишь пристально взглянула в глаза жрецу. И тут заговорщик, столкнувшийся лицом к лицу со своей жертвой, знаменитой красавицей Нефертити, на короткий миг задержал удар. Этих секунд хватило Тутмесу, успевшему подбежать к царским носилкам, чтобы заслонить любимую от удара. Копьё вонзилось ему в грудь, но он не упал, а схватился обеими руками за древко. Предводитель заговорщиков попытался вырвать копьё, но тщетно. Могучий Тутмес стоял как одна из тех каменных статуй, которые он вытачивал всю жизнь. Тёмная кровь пошла у него изо рта, глаза погасли, но он в последнем усилии так и не выпустил древка. Скульптор умер стоя, заслоняя собой женщину, которую любил всю жизнь.