Повседневная жизнь воровского мира Москвы во времена Ваньки Каина - Евгений Акельев Страница 58

Но не успел Харахорка толком спрятать краденое, как в дом нагрянул его старый знакомый Иван Каин с солдатами и десятскими. Бывший вор и опытный сыщик Каин сразу догадался, что подголовок и прочие вещи — не иначе как краденые. Иван Харахорка, возможно, не видя смысла скрывать правду, а может быть, испугавшись доносителя, сразу признался в совершении кражи и даже показал Каину место, где закопал в сугроб хранившиеся в подголовке бумаги. Поличное, преступник, а также все его соседи были доставлены в Сыскной приказ. На следствии выяснилось, что жертвой кражи оказался монастыря «Донецкого Азовского пророка и крестителя Иоанна» архимандрит Петр, ехавший из Москвы в Зарайск «для монастырских вотчинных нужд» и везший в подголовке самое ценное — различные монастырские документы.

На допросе Иван рассказал о своих побегах, а также повинился в кражах, которые совершил, укрываясь от службы. 10 июня, 4 и 19 июля 1745 года Харахорку пытали в застенке Сыскного приказа, чтобы вынудить его рассказать о других преступлениях и сообщниках, но, несмотря на мучения, он не изменил своих показаний.

Последовавший суровый приговор был основан на указе от 12 ноября 1721 года, по которому было велено «татем за первую и за вторую татьбу чинить наказание и свобожать на поруки, как указы повелевают, а за три, вырезав ноздри, ссылать на галеру в вечную работу». 8 августа 1745 года в Сыскном приказе определили: «…означенному беглому матрозу Ивану Буханову, Харахорка он же, за показанные ево воровства, за три побега, за мошенничество две недели, за две татьбы учинить ему, Харахорке, наказание: бить кнутом, дать дватцать пять ударов, и по наказании сослать Харахорку в [ссылку в Оренбурх на житье вечно» [359]. В это время преступнику еще не исполнилось двадцати лет.

Пятнадцатого сентября 1743 года в Сыскном приказе доноситель Иван Каин «извещал словесно»: «…сего де числа ходил он для сыска воров и мошенников, и в [Китай-]городе на [Красной] площади поймал он школьника Сергея Зотова, [который] в разных местах мошенничает, и оного Зотова взяв, привел в Сыскной приказ и объявил при сем извете» [360].

В Сыскном приказе должны были помнить этого четырнадцатилетнего подростка, солдатского сироту и воспитанника Московской гарнизонной школы. Совсем недавно, в марте 1742 года, он уже находился под следствием по обвинению в ночном грабеже вместе с беглым солдатом Иваном Нифонтовым. Тогда на допросе он признался в совершении преступления, а также дал подробные показания о себе. В Сыскном приказе было составлено описание его внешности: «А по осмотру явился подозрителен, значит бит плетьми, про что сказал, что он бит в школе в два пойма за побег ис той школы. А ростом он собою мал, лицем круглолик, глаза серые, нос широковат, волос рус, голова… под волосами окоростована». 24 марта 1742 года в Сыскном приказе Зотова опять наказали плетьми, добавив к его еще не зажившим ранам на спине новые, и отправили в канцелярию московского гарнизона для возвращения в гарнизонную школу [361].

И вот теперь, полтора года спустя, Сергей Зотов был пойман Каином на Красной площади и снова доставлен в Сыскной приказ. На допросе подросток признался: «…он, Сергей, той же школы со школьниками с салдацкими детьми Василием Крепким, Федором Зоворуем, Алексеем Адалимовым, Алексеем Михайловым, Никитой Филипповым, Ильей Соболущиковым, ходя ис той школы, мошенничал и по сей привод: в Успенском соборе, и в Чудове монастыре, и на Красной площади, и в рядах, и в крестныя хождении вынимали разного чина у людей ис карманов платки, и кошелки з денгами, и ножи, а во сколко поймов, за множеством сказать не упомнит, и оное краденое продавали на Красной площади прохожим людям, а кому имянно не знает. Они ж поймов з десять продавали краденная ж платки драгунской жене Анне Осиповой по прозванию Жирнихе заведомо» [362]. Дав эти признательные показания, юный преступник подробно рассказал о своем происхождении.

Родился Сергей около 1730 года в Москве в семье солдата Астраханского полка Федора Иванова сына Зотова. Он рано остался круглым сиротой: сначала отец, а потом мать, Федора Яковлева дочь, «в разные времена померли». Малолетнего сироту взяли на воспитание ближайшие родственницы по матери — родная бабка Аксинья Ильина и тетка, солдатская жена Наталья Яковлева. Сначала они все вместе ютились у гренадера Максима Семенова сына Чиркова в Мещанской слободе, выполняя различную домашнюю работу, а затем перебрались за Яузские ворота в приход церкви Воскресения Христова в Гончарах, где сняли угол у солдата Ивана Мартынова сына. Жили они впроголодь, не было средств даже для покупки мальчику теплой зимней одежды. Около 1738 года бабка записала мальчика в Московскую гарнизонную школу.

Школы для солдатских детей при гарнизонных полках начал создавать еще Петр I, а по указу Анны Иоанновны 1732 года гарнизонные школы должны были открываться повсеместно. В них следовало обучать солдатских детей в возрасте от семи до пятнадцати лет, «дабы впредь польза и государству в рекрутах облегчение быть могло». На их содержание предполагалось выделять жалованье — по 30 копеек и четверику муки в месяц на человека [363].

Из всех гарнизонных школ Российской империи московская была самой большой. В 1734 году в ней обучался 241 человек: 160 «штатных», 19 «сверхкомплектных», 60 «зазорных» (то есть брошенных) и два «гулящих» подростка, а в первой половине следующего года — 182 солдатских сына, в том числе 22 «закомплектных» [364].

Но число желающих записаться в Московскую гарнизонную школу превышало количество мест. Например, в апреле 1734 года в Московскую сенатскую контору явился солдатский сын Михайла Аникиев сын Соловьев с просьбой определить его в гарнизонную школу. В поданном доношении он заявил: «…отец мой Аника Федулов сын Соловьев служит Ея Императорскому Величеству в Ладожском пехотном полку салдатом, а я, нижайший, остался при матери своей в Москве, от роду мне десятой год, а ни в какую службу не написан, и пропитания никакова себе не имею, и скитаюсь промеж двор, и помираю голодною смертию» [365].

В июне 1735 года количество мест в Московской гарнизонной школе было увеличено до трехсот, а 9 июля вышел специальный именной указ Анны Иоанновны, по которому в гарнизонные школы следовало определять всех явившихся солдатских детей, даже если в школе не было ученических вакансий. Содержать же этих «закомплектных» школьников предполагалось «из неположенных в штат доходов» [366]. После этого указа количество воспитанников Московской гарнизонной школы стало увеличиваться с огромной скоростью. Уже в июле следующего года в ней насчитывались 1184 человека, в том числе 300 «комплектных», 60 «зазорных» и 824 «закомплектных», причем многие из них жили непосредственно при школе. Что же это было за заведение, вмещавшее такое количество учащихся, и каков был его персонал?