Гвардейское столетие - Александр Бушков Страница 58

А вот как «страдали» братья Бестужевы, по воспоминаниям няни из их латифундии: «Хозяйство было большое, держали лошадей, коров, свиней, птицу: кур, уток, индеек, разводили мериносовых овец – до 1000 голов. Летом шерсть сушили и куда-то отправляли… При доме был большой огород и сад. В парниках выращивались арбузы и дыни. Были мастерские – слесарная, столярная, две кузницы. В них работали русские, буряты и еврей».

Латифундия!

«Жестокая» императорская администрация все это время регулярно выплачивала денежные субсидии «необеспеченным» государственным преступникам. «Необеспеченными» считались те, кто не получал денег от родных или получал в год менее четырехсот рублей ассигнациями. Годовое пособие «необеспеченным» составляло сто четырнадцать рублей двадцать восемь копеек серебром, в пересчете на ассигнации сумма еще выше. Каковы были цены на основные продукты, мы уже знаем. Жрать можно в три горла…

И потому один правительственный чиновник из моего родного Минусинска оставил примечательные воспоминания: «Однажды в Минусинске приходит ко мне разжалованный поручик Свешников, который ранил своего полкового командира, сослан был в каторжную работу, а оттуда, по слабости здоровья, выпущен на поселение [9]и считался в числе обыкновенных преступников.

– Позвольте мне, Александр Кузьмич, – говорит он, – подать вам просьбу.

– О чем? – спрашиваю я.

– Хочу прочиться из простых преступников в государственные: им дают пенсионы, а я, по бедности, умираю с голоду.

Признаюсь, я не скоро нашелся, что ему ответить.

Означенному поручику Свешникову не повезло – своего полкового командира он, недотепа, ранил в частном порядке. Спьяну, надо полагать, без идейной подоплеки. Вот и умирал с голоду. А если бы, тыча в командира саблей, кричал что-нибудь насчет конституции и свободы – катался бы, как сыр в масле, подобно нашим героям… Не повезло. Не позаботился, простая душа, об идейной подоплеке заранее…

К чести господ декабристов, следует непременно уточнить, что не все из них предавались разврату. Далеко не все пользовали дешевых девок, мальчиков или друг друга. Двадцать пять человек за время поселения в Сибири создали семьи – как официальные, так и не официальные, но постоянные. У многих за долгие годы родились дети…

А. Ф. Бриген, покидая Сибирь по амнистии, увез с собой в Россию прижитого таким образом сына Николашу. Это был единственный ребенок, увезенный из Сибири! Больше никто из двадцати пяти (даже те, у кого не было в России законных жен), не забрал с собой ни детей, ни жен, с которыми прожили столько лет. Дворяне. Печальники народные. Авторы конституции. Кстати, Бриген, забрав сына, двух дочерей оставил все же в Сибири…

Быдло!

Барон Штейнгель прожил с «походно-полевой женой» двадцать лет. Имел от нее двух сыновей – шестнадцати и пятнадцати лет. Уезжая в Россию, бросил. Как все остальные… Как, меж иными, благородный друг Пушкина Иван Иванович Пущин.

И они еще скулили! Вот отрывок из донесения из Тобольска, отправленного в столицу в 1827 г.: «…оплакивает свою участь, которая, по его словам, тем более жестока, что он никоим образом не принадлежал к большому заговору, о котором он совершенно не знал, но что обстоятельства, первая присяга, принесенная Цесаревичу, и пр. бросили его в эту бездну».

Хотите знать, что это за безвинная жертва обстоятельств плачется на свою горькую участь?

Да наш старый знакомый Щепин-Ростовский, что в «день Фирса» тяжело ранил саблей двух солдат и трех старших офицеров, причем одного из них ударил сзади, а другого бил и лежачего…

Мне не раз встречались книги, авторы коих, определенно возмущенные декабристским мифом, сравнивали вольготное житье-бытье «государственных преступников» с последующей практикой НКВД. По-моему, такие сравнения неуместны. Достаточно спросить: а что ждало бы в том же 1825 г. офицеров, совершивших нечто подобное во Франции или Англии?

Уж там-то не церемонились бы! Какие там девки в бочках, слуги в казематах, сотни тысяч рублей на содержание и парники с дынями! Французы наверняка запечатали бы своих мятежников в Кайенну, филиал ада на земле, лет на сорок, в цепях круглосуточно, под строжайший надзор. Англичане – в пустыни Австралии или другое милейшее местечко вроде описанных в полном соответствии с правдой Конан Дойлем андаманских болот. Это – в лучшем случае. Но девять шансов из десяти за то, что своих эполетоносных путчистов цивилизованные европейские державы быстренько повесили бы или отвезли на помост, украшенный неким механизмом изобретения доктора Гильотена. В просвещенных Европах с такими не миндальничали. Это у нас, в дикой и варварской Московии император Николай мог проявлять фантастический по европейским меркам гуманизм…

Английский историк Ч. Поулсен: «Пятерых… отправили отбывать наказание в Новый Южный Уэльс (провинция Австралии. – А. Б.) Джорджа Лавлесса… отправили другим пароходом. Там он работал некоторое время на строительстве дороги, а затем был переведен на государственную ферму, где с него наконец-то сняли кандалы и заставили пасти скот. Пятерых его товарищей… распределили на фермы поселенцев в разных частях Австралии; поселенцы имели возможность «покупать» заключенных у правительства за один фунт за человека. Так что в любом случае сосланных заключенных можно было считать рабами».

Хотите знать, за что этих шестерых в 1834 г. по приговору английского суда отправили фактически в рабство?

За попытку создать профсоюз сельскохозяйственных рабочих! И только! Они лишь собрались в укромном местечке и создали организацию, чтобы сообща добиваться повышения зарплаты. За подобное вольнодумство по английским законам того времени полагались каторжные работы на срок до семи лет. Правда, всех шестерых освободили досрочно, уже через четыре года, но исключительно оттого, что в Англии на их защиту поднялись десятки тысяч демонстрантов…

Теперь представьте: умирает король Англии, и несколько гвардейских офицеров поднимают три полка на бунт, не желая присягать официальному наследнику, убивают генерала, пытающегося мятеж пресечь, тяжело ранят нескольких старших офицеров. И то же самое – в Париже.

Всех их долго потом раскачивал бы ветерок на виселицах – туда-сюда, туда сюда… Это – в Англии. А во Франции господ офицеров, ободрав эполеты, быстренько бы побрили «национальной бритвой»… Прецеденты известны.

И напоследок… Коли уж зашла речь о пребывании декабристов в Сибири, их настоящем, а не мифическом житье-бытье, то просто невозможно обойти вниманием известную историю с «заговором Сухинова» в Читинском остроге. Сначала дадим слово товарищу Гессену, апологету и трубадуру, а уж потом перейдем к более подробным источникам…

Итак, Гессен. «И здесь у Сухинова возникла смелая и отчаянная мысль: возмутить узников Зеренутского рудника, где он работал, пойти во главе их по другим рудникам и заводам, поднимать и освобождать повсюду каторжан и посельщиков Нерчинского округа и затем освободить заключенных в Читинском остроге декабристов. Находившиеся с ним в Зеренуте товарищи по восстанию, Мозалевский и Соловьев, люди твердые, храбрые и непреклонные, однако, не поддержали его: они опасались привлеченных Сухиновым к своему замыслу каторжан. Предубеждение это порождалось их классовой природой: они не понимали, что вся царская каторга состояла на три четверти из жертв крепостного режима, мертвящей солдатчины и социальной несправедливости… Двое из этой безликой каторжной массы стали помощниками Сухинова: разжалованные и наказанные кнутом фельдфебели Голиков и Бочаров… оказался, однако, предатель: в пьяном виде ссыльный Козаков донес о заговоре начальству. Началось следствие. Суду было предано девятнадцать человек».