Аттила. Собирается буря - Уильям Нэйпир Страница 59

Пусть завидуют тому, кто пал в бою

Полководцы и владыки всех времен.

Ты ушел от нас сегодня, Есукай,

И достоин ты царских похорон.

Храбрый воин, ты был орлом в бою,

Словно ирбис, налетел ты на врага,

Ну, а нам, оставленным тобой,

Будет вечно твоя память дорога.

Сердце храброе, неустрашимый взгляд —

Ты запомнишься долинам и горам,

Но не будет утешения всем нам,

О тебе сейчас сердца скорбят.

Меч отброшен, сломан лук, доспех пробит,

Для тебя теперь закончена война.

Пусть ночная степь теперь молчит.

Славный друг наш, Есукай, покинул нас.

Наконец погребальный костер догорел, гунны снова сели на коней и медленно поехали на восток.

Вождь кутригуров, сомнительных союзников, громко закричал в темноте:

— Куда вы направляетесь?

Аттила оглядел его. Затем кивнул и сказал тихо, почти с нежностью:

— Поехали.

После получасовой ночной поездки к реке с женщинами, детьми и старцами, возвращенными кутригурам, которые теперь без веревок и цепей, но все же с трудом передвигались в арьергарде, они появились на покрытом растительностью берегу. Гунны осадили лошадей и стали ждать, пока остальные подтянутся на холме.

Рваное Нёбо шел рядом с Аттилой и тяжело дышал.

Впереди догорали остатки огромного костра, а с ним и несколько черных войлочных палаток. Это был искусственный костер, сложенный из подлеска, хорошо пропитанного густой черной нефтью, собранной воинами в пустыне по приказу Аттилы. Теперь они поняли: каган придумал еще один фокус. Черный дым, который кутригуры заметили на горизонте и посчитали, что юрты объяты пламенем…

Лагерь по-прежнему находился на берегу реки, как и всегда, согреваемый ласковой и благотворной луной. Лошади фыркали и мирно стояли в загонах, юрты были пусты и целы.

Рваное Нёбо оторвал взгляд от нетронутого поселения и посмотрел с восхищением, но с затаенной злостью на царя разбойников с желтыми глазами — Аттилу, сына Мундзука.

— Сегодня вы бились, как львы, отправив многих моих людей в могилу. Но наших стариков и детей, женщин и невинных девушек, даже юрты и лошадей в загонах вы не тронули.

— Мы так чаще всего и поступаем.

Рваное Нёбо проворчал:

— Ты не самый большой дурак, которого я когда-либо видел.

Аттила улыбнулся.

Наконец Рваное Нёбо снова уселся в седло, поднял копье и закричал своим изможденным и сбитым с толку воинам:

— Начиная с сегодняшнего дня, — заявил он, — не существует больше ни черных, ни кутригурских гуннов! Есть одно племя — гунны. Именно так, как мы слышали. Мы станем величайшим народом на земле!

Пятнадцать сотен всадников, несмотря на усталость, раны и невероятную сонливость, в тот момент даже пересиливавшую желание завоевать империю, ответили оглушительным криком. Он разнесся на много миль по бесплодным степям, и даже шакалы в своих норах задрожали от страха.

Рваное Нёбо тут же устроился в высокой юрте Красного Зоба и предложил Аттиле тоже там отдохнуть. Видя, что каган ранен, вождь бывших кутригурских гуннов пододвинул к нему кушетку и послал за целительницей.

Главарь разбойников с удовольствием опустился на овчину.

— Мы — одинаковые, ты и я, — сказал Рваное Нёбо. Аттила ничего не ответил. — Мы — властители. А наши племена — больше не пустынные или степные гунны, или обитающие на востоке горные гунны. Мы, гунны, станем единым народом и будем вселять ужас всем, кто живет на земле.

Он передал Аттиле чашу с кумысом и сделал глоток из другого кубка.

— Крестьян, за которых ты сражался, очень трудно защищать, — продолжал Рваное Нёбо. — Это — рабы. Почему ты бился за них?

Аттила откинул назад голову и закрыл глаза.

Рваное Нёбо не останавливался:

— Мы знаем о вас, древнем народе Ульдина, о том, как вы ушли на запад. Мы думали, вы исчезли за краем земли, вторглись в отдаленные территории и поплатились за это. — Вождь мрачно кивнул. — Как же мы ошибались! И какая цена ждала нас сегодня!

При входе в палатку что-то зашевелилось, и Рваное Нёбо встал.

— Твоя целительница. Я оставлю вас.

Женщина опустилась на колени перед Аттилой, не говоря ни слова и не поднимая лица. Она очень осторожно развязала кожаную куртку и аккуратно убрала мокрую ткань с груди. Сердце целительницы замерло. Наконечник проник достаточно глубоко. Но пузырей крови на губах не было, следовательно, стрела не задела легкое, хотя и прошла очень близко. Раненому, вероятно, придется набраться терпения.

— Вытаскивай, — пробормотал Аттила. — Давай.

Женщина взялась за длинный и тонкий стальной наконечник. Ей тоже придется быть сильной.

Прошло много времени, когда целительница наконец смогла зашить зияющую рану конским волосом и маленькой иглой, положить припарки из вскипяченных трав на входное и выходное отверстия и обмотать грудь крепкими белыми льняными бинтами.

Какой же силой, должно быть, обладал этот воин!

Внезапно Аттила схватил целительницу за тонкое запястье, и от неожиданности и боли она закричала.

Раненый поднялся.

— Не пытайся отравить меня, когда притворяешься, что лечишь, женщина. Тебе это не удастся. Я выживу, несмотря на яд. И убью тебя.

Она и не сомневалась, что так и случится.

Был то яд или нет, но каган быстро слабел. Стрела проникла глубоко, и, когда целительница извлекала наконечник из тела, Аттила испытал сильную боль и потерял много крови. Вероятно, в рану попала какая-то инфекция. Но пока от нее не шло того зловония, которое появляется, когда боги отмечают избранного печатью смерти, хотя саму стрелу вынули уже давно.

Аттила боролся. Лицо стало бледным, теперь началась лихорадка. Гунны лечили жар всеми известными средствами, натягивая над раненым толстые овечьи шкуры, пока его лицо не становилось мертвенно-бледным и мокрым от пота, словно лед, тающий под лучами солнца. Давали пить только самую чистую и свежую воду прямо из реки. Ее брали вверху по течению каждое утро на рассвете.

Но лихорадка не спадала, и временами Аттила бредил, произнося таинственные и страшные слова и стихи, звучавшие как пророчества о конце света. Он невнятно и бессвязно бормотал об ужасном властителе, падении горящих городов, о великом льве, орле и сутулом звере с жесткими волосами, который еще придет в страну и отомстит за двенадцать долгих грешных лет. Женщина вытерла раненому лоб, дала попить и пожалела несчастного, которого мучили кошмары.

Появился Маленькая Птичка. Каган едва мог разглядеть шамана.