Королева мести - Джоан Швейгарт Страница 59

— Да пребудут с тобой сегодня боги, — прошептал он.

В моих глазах тут же стали собираться слезы. Меня охватило непонятное ощущение счастья, которого, как мне казалось, уже не могло наступить.

Места в нашем доме не хватало, чтобы вместить всех работников и членов их семей, но боги даровали нам прекрасный день, и многие из гостей согласились откушать на дворе. Поэтому всюду звучали песни и смех, люди ели, пили, танцевали и смеялись. Когда все насытились, Гуннар взял арфу и начал играть. Тут же в зале смолкли все голоса. Музыка наполнила дом и выплеснулась из дверей. Во дворе тоже стихли песни, и люди стали тесниться поближе к дверям, чтобы послушать Гуннара. Когда он закончил петь, на его место стали выходить другие желающие. Поскольку история бургундов полна печальными событиями, то и песни в основном звучали грустные, и вскоре в глазах большинства гостей в зале заблестели слезы.

И вот вперед вышел Хёгни, он тоже вызвался петь. Все заворчали, поскольку знали, что Хёгни — неважный певец, да и Гуннар не отказывал себе в удовольствии подшутить над братом. Но па этот раз, казалось, Гуннар готов был послушать пение брата, потому что положил руки па струны сразу же, как Хёгни сказал, что исполнит песню, которую никто раньше не слышал. Люди любят новые песни, поэтому все постарались устроиться как можно ближе к певцу.

Гуннар стал играть, а Хёгни, которому было явно не по себе, откашлялся. Сначала его голос вызывал сдавленные смешки, но когда он завершил вступление и стал петь о гномах, ходивших по земле со дней ее сотворения, и о богах, населявших ее подобно людям, все затихли.

Я поняла, что песня Хёгни посвящена Сигурду. Меня смущала внезапная перемена в отношении братьев к Сигурду, но переполнял восторг от того, что люди, наконец, услышат о подвиге Сигурда. Пусть даже о нем споет Хёгни. Я с трудом пробралась сквозь толпу, чтобы встать рядом с Сигурдом.

Он улыбнулся мне и снова перевел взгляд на Хёгни. По его лицу, выражавшему лишь легкую заинтересованность, я догадалась, что он еще не понял, о ком будет песня. Но когда Хёгни дошел до той части истории, когда в наш дом пришли франки, губы Сигурда дрогнули, он улыбнулся шире и взял меня за руку.

Я тут же разыскала глазами Брунгильду. Она стояла в противоположном углу комнаты, прекрасная как никогда в сшитой специально для нее рубахе. Нас разделяло слишком много людей, чтобы она заметила мою руку в руке Сигурда. Пока Хёгни пел, как Сигурд и Реган поднимались в высокие горы, с трудом вдыхая разреженный воздух и прячась от снежных великанов, лицо моего жениха покраснело, а глаза увлажнились. Теперь его улыбка была широка и тверда, будто вырезанная из дерева. Хёгни описывал дракона слишком точными словами, чтобы составить эту песню самому. Я подумала, что Гуннар все же нашел время, чтобы задать Брунгильде свой вопрос. Судя по всему, ее ответ пришелся ему по нраву.

Наши работники стояли без движения, слушая о том, как Сигурд убил дракона. Многие оборачивались или тянули шеи, чтобы посмотреть на него, а те, кто находился рядом, клали руки ему на плечи. Когда песня закончилась, мало кто шутил о голосе Хёгни, и не было ни одной пары глаз, которая бы не искала Сигурда. Бургунды ждали его речи. Я отпустила руку Сигурда и отступила на шаг. Но он, никогда раньше не терявшийся в словах, казалось, лишился дара речи. Его лицо все еще пламенело, он с трудом и часто сглатывал, будто пытаясь сдержать свои чувства.

Молчание стало неловким, и, наконец, один из наших работников прошептал:

— Ты должен обратиться к людям, сынок. Они ждут.

Сигурд обернулся и посмотрел на него с недоумением. Затем перевел взгляд на братьев и крикнул:

— Погодите!

И, повторяя: «Пропустите! Пропустите!» — исчез в спальне Гуннара и Хёгни. В зале поднялся гомон, пока гости гадали, что Сигурд станет делать дальше. Но гул тут же затих, когда франк появился с мешком за спиной. Толпа расступилась, пропуская его к месту Гуннара.

Сигурд положил мешок у ног Гуннара и низко ему поклонился. Затем он поклонился Хёгни, стоявшему рядом.

— Братья, — громко сказал он. — Я принес вам выкуп за свою невесту, Гудрун. То самое золото, о котором вы так чудесно пели.

Весть о том, что происходит в зале, мгновенно распространилась за пределы дома. В зале стало еще теснее. Ни один человек в нем не смог бы сдвинуться с места даже если бы захотел. Возле двери тоже собралась толпа. Вытягивая шеи, люди стремились протиснуться внутрь. Только дети держались поодаль, но лишь потому, что стоявшие у двери взрослые отогнали их прочь.

Гуннар поднялся и вернул Сигурду поклон. Хёгни сделал то же самое. Затем, снова сев на место, Гуннар наклонился и вытащил из мешка прекрасный золотой кубок. Рассмотрев его, Гуннар широко улыбнулся и высоко поднял кубок над головой, чтобы все остальные тоже могли его видеть. Толпа взревела. Гуннар светился от счастья. Призвав всех к молчанию, он снова согнулся и вынул из мешка корону, похожую на ту, что носил мой дядя в Вормсе, но куда более красивую, украшенную такими драгоценными камнями, каких я никогда не видела раньше. Гуннар был в восторге. Смеясь, он все крутил и крутил корону в руках. Его смех подхватили другие, стремясь увидеть, что могло его так порадовать. Когда Гуннар взметнул руку с короной вверх, толпа снова закричала, только гораздо громче. Те, кто был на улице, еще усерднее стали пробиваться внутрь, поднялся настоящий шквал ликования.

Так, одно за другим, из мешка появились все сокровища. Как же мы им дивились! Еще шесть кубков, кольца и браслеты — все украшены камнями, подобно короне. Гуннар нашел в мешке золотые шлем и щит и даже золотой поднос, ручки которого были искусно сделаны в виде поднявшихся на дыбы медведей. И все эти сокровища покрывала такая красивая резьба, что никому не пришло в голову усомниться в их принадлежности богам. Однако последнее из сокровищ было настолько прекрасным, что все остальные показались по сравнению с ним обыкновенными поделками.

Гуннар долго не мог на него насмотреться. И все это время наши гости тянулись вперед и толкались, чтобы увидеть, что же его так задержало. Гуннар открыл рот и широко распахнул глаза, его взгляд метался между Сигурдом и мечом, лежавшим на его коленях, будто он никак не мог поверить в то, что увидел. Хёгни, смотревший через плечо Гуннара, был поражен не меньше брата. Гунпар какое-то время держал руку над рукоятью, будто бы хотел коснуться ее, но боялся осквернить. Он долго не мог прийти в себя, но наконец улыбнулся и тут же расхохотался. Затем Гуннар решительно взял меч в руки и встал, подняв его над головой. Толпа сначала замолчала, потом зашумела, и этот шум перешел в рев.

Гуннар смеялся и кивал людям.

— Это меч самого Водена! — крикнул он, и в глазах его засверкали слезы.

Люди снова стали толкаться, и я оказалась в углу, где меня чуть не задавили. Гуннар повернул меч в руках и взял за клинок, чтобы все смогли видеть рукоять. Я стояла достаточно близко, чтобы рассмотреть, что ее украшала гравировка в виде драконов, медведей, кабанов и других животных. На дворе было еще светло, но свет в зале быстро иссякал, поэтому кто-то зажег факел и вставил его в подставку на стене. И стоило свету огня пасть на меч, как тот ожил, засверкав так ярко, будто сам был источником света. Ослепленные гости вновь затихли в почтении, а потом опять поднялся рев, в котором слышались хвалебные крики Сигурду и добрые пожелания Гуннару. Наконец Гуннар положил меч, подошел к Сигурду и обнял его. Они обменялись словами, которых я не слышала из-за криков. Потом Гуннар поднял руку, чтобы успокоить толпу. Но люди стали кричать, что хотят увидеть меч еще раз. Гуннар взял меч, и все замолчали.