Красный монарх: Сталин и война - Саймон Себаг-Монтефиоре Страница 59

В комнате снова наступила тишина.

– Выйдите и подумайте лучше. Не упрямьтесь, Рокоссовский.

Генерал вышел в приемную и задумался. Молотов и Маленков нависли над ним. Рокоссовский встал.

– Не забывайте, где вы находитесь, генерал, и с кем говорите, – угрожающе произнес Георгий Маленков. – Вы спорите с самим товарищем Сталиным.

– Нужно соглашаться, Рокоссовский, – поддержал Маленкова Вячеслав Молотов. – Соглашайтесь, и все!

Через несколько минут упрямого военачальника вновь позвали в кабинет.

– Ну и что лучше? – спросил Сталин.

– Два удара, – ответил Рокоссовский.

– Может, два удара действительно лучше? – наконец прервал затянувшуюся паузу Иосиф Виссарионович.

В конце концов он согласился с планом Рокоссовского.

23 июня советские войска начали крупное наступление. Оно потрясло немцев. Были взяты Минск и Львов.

8 июля Жуков приехал в Кунцево. Сталин был в хорошем настроении. Он приказал начать наступление на Вислу. Сталин хотел захватить Польшу, чтобы она никогда больше не угрожала России. 22 июля он организовал Польский комитет с Болеславом Берутом во главе. Он должен был сформировать новое правительство.

– Гитлер похож на азартного игрока, который ставит последнюю монету! – ликовал Сталин.

– Германия попытается заключить сепаратный мир с Черчиллем и Рузвельтом, – предположил Молотов.

– Правильно. – Вождь кивнул. – Но Черчилль и Рузвельт не согласятся.

События развивались, как хотел Верховный главнокомандующий. Это продолжалось до тех пор, пока его планы не нарушили поляки.

* * *

1 августа генерал Тадеуш Бур-Коморовский и 20 тысяч бойцов Войска Польского подняли восстание. Гитлер пришел в бешенство. Он приказал стереть Варшаву с лица земли. Фанатичные войска СС и предатели-власовцы собирались устроить кровавую баню. В этом аду должны были погибнуть 225 тысяч человек.

Сталин не собирался спасать Варшаву. Однако сочувствие, с которым отнеслись на Западе к варшавскому восстанию, заставило его действовать.

1 августа в Кремль были срочно вызваны Жуков и Рокоссовский. Они застали Сталина взволнованным. Он то приближался к картам, то отходил от них. Верховный клал на стол незажженную трубку, что всегда было предвестником бури. Сталин начал раздраженно расспрашивать генералов. Его интересовало, могут ли они двигаться вперед. Жуков и Рокоссовский ответили, что солдатам необходим отдых. Сталин еще больше рассердился. Берия и Молотов, присутствовавшие при разговоре, осыпали военных упреками и угрозами. Сталин отправил генералов в расположенную в соседней комнате библиотеку. Там перепуганные Жуков и Рокоссовский принялись негромко обсуждать свое бедственное положение. Оба сходились во мнении, что совещание могло закончиться для них очень плохо.

– Я очень хорошо знаю, на что способен Берия, – мрачно прошептал Рокоссовский, отец которого был польским офицером. – Я уже успел побывать в его тюрьмах.

Через двадцать минут пришел Маленков. Неожиданно он заявил, что поддерживает генералов. Варшаву спасать не стоит.

Георгий Жуков подозревал, что Сталин устроил этот спектакль, чтобы создать себе алиби. Но советские войска действительно были измотаны тяжелыми непрерывными боями. Рокоссовский сказал западному журналисту:

– Восстание имело бы смысл только в том случае, если бы мы могли взять Варшаву. Но это было невозможно ни на одном из этапов наступления. Нас отбросили.

Тем временем Черчилль и Рузвельт давили на своего союзника и требовали помочь полякам. Сталин холодно отвечал, что их взволнованные рассказы о восстании сильно приукрашены. Когда Красная армия вошла на территорию Польши, Венгрии и Румынии, для варшавских патриотов было уже слишком поздно.

* * *

Через семь дней после прекращения сопротивления Войска Польского Уинстон Черчилль приехал в Москву делить Восточную Европу. Еще в 1942 году Сталин сказал Молотову, что вопрос о границах будет решаться силой. На кремлевской квартире Сталина британский премьер, в этот раз остановившийся в городе, предложил русским союзникам сомнительный документ. В нем интересы России и Великобритании в малых странах выражались в процентном отношении. Документы, хранящиеся в личном архиве Сталина, свидетельствуют, что Черчилль решил отплатить Рузвельту, который был заодно со Сталиным в Тегеране. Британец начал разговор с того, что «американцы, включая президента, будут шокированы разделением Европы на сферы влияния». В Румынии СССР, по мнению Черчилля, обладал 90 процентами, а Великобритания – 10. В Греции все наоборот: у британцев должно быть 90 процентов, а у русских 10. Сталин поставил в некоторых местах галочки.

– Может, чтобы не считаться циниками, нам следует отказаться от решения столь важных для миллионов людей вопросов с такой легкостью? – спросил Черчилль.

– Нет, оставьте, – ответил Сталин.

Документ оказался достаточно серьезным. Иден и Молотов торговались о процентах два дня. После долгих споров влияние СССР в Болгарии и Венгрии было поднято до 80 процентов. Сталин согласился на раздел Греции, как предлагал Черчилль, но только потому, что это его устраивало, поскольку данные вопросы были уже решены советскими войсками.

Кульминацией визита британской делегации стало первое с начала войны появление Сталина в Большом театре. Он пришел в сопровождении Черчилля и Молотова. Американскую сторону представлял Гарриман с дочерью Кэтлин. Когда они оказались в ложе, свет в зале уже был приглушен. Сталин обычно приезжал после начала балета. Когда свет вновь загорелся и публика увидела вождя и Черчилля, зал взорвался криками «Ура!» и громовыми аплодисментами. Сталин скромно вышел из ложи, но Черчилль послал за ним Вышинского. Два лидера стояли рядом и улыбались. Они были слегка оглушены овациями, которые напоминали ливень, барабанящий по жестяной крыше. После того как аплодисменты немного стихли, Сталин и Молотов отвели гостей в аванложу. Там был накрыт ужин на двенадцать человек. Вождь произносил тосты, поднимая бокал с шампанским. Как старый озорной сатир, он и веселил, и пугал присутствующих. Молотов произнес стандартный тост за великого вождя. Иосиф Виссарионович улыбнулся.

– Я думал, он скажет обо мне что-нибудь новое, – заметил генсек.

Кто-то пошутил, что Большая тройка напоминает Святую Троицу.

– В таком случае Черчилль должен быть Святым Духом, потому что он слишком много летает, – тут же нашелся Сталин.

19 октября Черчилль покинул Москву. Британцы почти ничего не добились в спорном вопросе о Польше. Сталин приехал в аэропорт, что он делал крайне редко, и даже помахал улетающему премьеру платком.

Иосиф Виссарионович упивался властью победителя. Зрелище было не из приятных. Если с Черчиллем он вел себя относительно вежливо и почти не употреблял алкоголя, то с менее влиятельными политиками, такими как, к примеру, Шарль де Голль, он напивался и был откровенно груб. В декабре француз прилетел в Москву подписать договор о союзе и взаимной помощи между СССР и Францией. Сталин соглашался, но требовал, чтобы Франция признала в качестве законного правительства Польши правительство Берута. Де Голль наотрез отказался. Переговоры зашли в тупик. Напряженная атмосфера не помешала вождю, к ужасу мрачного де Голля, напиться на банкете. Сталин пожаловался Гарриману, что де Голль «неуклюжий и недалекий человек», но добавил, что это не имеет значения, – они «должны выпить еще вина, и тогда все прояснится».