Горький без грима. Тайна смерти - Вадим Баранов Страница 59

Таким «домом творчества» стал Беломорканал для автора цитированного письма, выдающегося русского философа и филолога Алексея Федоровича Лосева (с чувством какого чисто профессионального отвращения должен он был выводить на конверте исковерканные «неологизмы», отнюдь не обогащающие русский язык: «Свирлаг (Белбалтлаг) — Боровлянка (Сиблаг)…». (Письмо от 22 января 1921 г.) «Человек — вечная проблема, которая вечно решается и которая никогда не будет решена… А зачем окончательное решение? Чтобы перестать стремиться? Чтобы перестать быть проблемой?»

Энциклопедически образованный ученый, Лосев, увы, не усвоил одной простой истины: если человек и был вечной проблемой, то наступил в истории цивилизации такой «заветный» момент, когда проблема эта оказалась решенной раз и навсегда. И это скоро докажет другой философ в своем гениальном труде «О диалектическом и историческом материализме», который украсит «Краткий курс» истории партии.

А пока таким, как Лосев, место там, где исчезает дух вольномыслия, где приучаются думать не так, как хочется, а так, как надо.

Что ж, было немало и таких, кто, уцелев и оказавшись на свободе, начинал мыслить именно так, усвоив самую главную истину: плетью обуха не перешибешь. Были, однако, и другие… Те, чья мысль не могла смириться, не могла перестать быть мыслью, а не ее официальным подобием. Человеческая мысль всегда свободна, и именно здесь — главное выражение свободы человеческого духа. Но мысль всегда ищет скорейших и наиболее полных путей своей самореализации. И тут таится источник внутреннего протеста, ведущего в конце концов к дерзновенному бунту, к попытке переделать обстоятельства, устранить препятствия на пути мысли…

Зэк Лосев, ночной сторож лагерных сараев, слушая монотонный скрип снега под ногами, погружался в созерцание безмерного звездного неба, и его начинала одолевать ни с чем не сравнимая жажда жить, страстное желание постичь тайны вселенского бытия и написать книгу «Звездное небо и его чудеса». Но приходилось возвращаться на грешную землю и с чем же сталкиваться на ней? Лосев пишет жене спустя месяц после того письма, которое мы уже цитировали:

«19 февраля 1932 г. Свирлаг — Боровлянка.

В расцвете сил, на пороге новых и еще небывалых творческих работ, мы зверски избиты и загнаны в подполье — кем же?

Не скрою от тебя (и не хочу, не могу скрывать), что душа моя полна дикого протеста и раздражения против высших сил, как бы ум ни говорил, что всякий ропот и бунт против Бога бессмыслен и нелеп. Кто я? Профессор? Советский профессор, которого отвергли сами Советы! Ученый? Никем не признанный и гонимый не меньше шпаны и бандитов! Арестант? Но какая же сволочь имеет право считать меня арестантом, меня, русского философа. Кто я и что я такое? И еще страшнее вопрос: что я буду через с 10 лет и даже не через 10, а через 5, через 3 и даже через год? Озлобление и духовное оцепенение, нарастающее изо дня в день, может привести к непоправимой духовной катастрофе, из которой уже нельзя будет выбраться на прежний путь. Я закован в цепи в то время, как в душе бурлят непочатые и неистощимые силы и творческие порывы, в уме кипят и напирают новые, все вечно новые и новые мысли, требующие физических условий для их осознания и оформления, а сердце, несмотря на холод и тоскливые сумерки теперешней моей жизни, неустанно бьется в унисон с какими-то мировыми, вселенскими пульсами, манящими в таинственную даль небывалых чувств, восторгов, созерцаний, красоты и силы духовных взлетов, умиления и подвига. Я меньше всего устал. Не чувствую никакой усталости. Наоборот, ощущаю кипение духовных и душевных сил и напор к работе, к творчеству… но невозможность проявить себя… удручает меня, озлобляет, обворовывает мою душу, лишает ясности самообладания и производит изнасилование свободно развивающегося духа».

Лосева арестовали в 1930 году, и полтора года он провел во внутренней тюрьме на Лубянке. В 1931 году, после выступления Л. Кагановича на XVI съезде партии, был осужден на 10 лет лагерей. Однако в 1933 году его освободили и даже сняли судимость.

В лагере Лосева ожидал страшный удар: он почти ослеп. А в 1941 году фугасной бомбой был разрушен дом, где жил ученый, погибли родные, были уничтожены рукописи, книги.

Жестокость судьбы казалась неимоверной… Но Лосев продемонстрировал невиданное величие духа. Теперь он диктует все свои книги, обратившись в первую очередь к проблемам эстетики. Так рождается фундаментальная «История античной эстетики» в 6 томах, за которую бывший зэк Белбалтлага в 1986 году был удостоен Государственной премии. Таков беспрецедентный результат одной несостоявшейся «перековки».

Великий писатель Горький и зэк Лосев в принципе могли встретиться в 1933 году на строительстве канала. Однако заочная их «встреча» произошла несколько раньше, 12 декабря 1931 года, когда Горький в одной из своих статей довольно пространно высказался о Лосеве. Вот отрывок из этой статьи.

«Среди буржуазных „мыслителей“ есть группа особенно бесстыдных лицемеров, их ремесло — сочинять книги о великих заслугах христианства в истории культуры, причем они забывают о поразительном изуверстве церкви Христовой, непрерывной пропаганде ею ненависти ко всем иноверцам, о садизме ее бесчисленных инквизиторов, забывают о неисчислимых ужасах „религиозных“ войн, о том, что эта церковь освящала рабство и крепостное право… В рукописной копии нелегальной брошюры профессора философии Лосева „Дополнение к диалектике мира“ [48] сказано то самое, что ежедневно печатается в прессе политиканствующих эмигрантов, предателей трудового народа в прошлом, готовых предать его еще раз и завтра. Не считаясь с тем, что даже классовые враги Союза Советов признают факт культурного возрождения русской трудовой массы, философ Лосев пишет: „Россия кончилась с того момента, как народ перестал быть православным. Спасение русского народа я представляю себе в виде „святой Руси““. Но что же такое, по мнению Лосева, представляет русский народ? Народ этот он характеризует так: „Рабочие и крестьяне безобразны, рабы в душе и по сознанию, обыденно скучны, подлы, глупы. Им свойственна зависть на все духовное, гениальное, матерщина, кабаки и циничное самодовольство в невежестве и бездействии“.

Нечего сказать — красивенький народ! И если б профессор был мало-мальски нормальный человек, он, разумеется, понял бы, что из материала, столь резко охаянного им, невозможно создать „святую Русь“, понял бы и — повесился. Только идиот может оценивать „зависть к духовному“ как порок. Но профессор этот явно безумен, очевидно малограмотен, и если дикие слова его кто-нибудь почувствует как удар, — это удар не только сумасшедшего, но и слепого… Что делать этим мелким, честолюбивым, гниленьким людям в стране, где с невероятным успехом действует молодой хозяин — рабочий класс, выдвигая из среды своей тысячи умных, талантливых строителей социалистического общества, — в стране, где создается новая индивидуальность? Нечего делать в ней людям, которые опоздали умереть, но уже гниют и заражают воздух запахом гниения».

Эту статью Лосев прочитал в лагере и послал в письме газетную вырезку жене, сопроводив ее внешне спокойным постскриптумом: «Шлю тебе вырезку из „Правды“ за 12 дек. 1931 г. Полюбуйся!»