Очерки из моей жизни. Воспоминания генерал-лейтенанта Генштаба, одного из лидеров Белого движения на Юге России - Александр Лукомский Страница 6

К западу от Б. Морской (по направлению к Херсонесу и примыкая к морю) было небольшое предместье, застроенное небольшими домиками, принадлежавшими большей частью семьям старых матросов.

Корабельная и Северная стороны имели свои небольшие поселки, населенные рабочим людом.

Водопровода в городе не было; воду по домам развозили в бочках. Более состоятельные люди имели своих лошадей для привоза воды, ибо водовозы брали за воду сравнительно дорого (по 1 копейке за ведро). Канализации, конечно, не было. Освещение улиц (да и то только главных) было крайне мизерное. Только на главных улицах были жалкие остатки мостовой (вряд ли ремонтировавшейся со времен Севастопольской кампании), и все улицы были покрыты густым и толстым слоем известковой пыли.

Интеллигентная часть населения города состояла из военных (чины частей местного гарнизона), небольшой группы инженеров и архитекторов, поселившихся в Севастополе после проведения Лозово-Севастопольской железной дороги, небольшого чиновничьего кружка, учительского персонала двух учебных заведений (мужского и женского), нескольких врачей, довольно значительной группы старых отставных моряков (было несколько видных защитников Севастополя 1854 г.), небольшого кружка старых севастопольских аборигенов (преимущественно занимавших места по городскому управлению) и нескольких дельцов по хлебной торговле и спекуляции с покупкой и перепродажей земли. Жизнь была очень патриархальная. Все друг друга знали, друг у друга бывали, играли в карты, устраивали любительские спектакли и живые картины.

Весенние, летние и осенние вечера большинство не занятых какой-либо работой проводило на Мичманском бульваре, где в ротонде танцевали, играли в карты и ужи нал и… Жили так, как текла жизнь и в других захолустных небольших городах России.

После Севастопольской кампании 1854—1855 годов Севастополь совершенно захирел. Флота у России не было. Новых жителей в Севастополе не появилось. Подвоза к Севастополю каких-либо товаров не было, а следовательно, бездействовал и торговый порт.

Денег на восстановление разрушенных домов не было, и Севастополь постепенно умирал. Оживление началось только после постройки Лозово-Севастопольской железной дороги, но до Турецкой войны 1877—1878 годов еще не было заметных результатов.

В Херсонесе еще не начались раскопки старого города. Был только небольшой Херсонесский монастырь, испытывавший страшную нужду. Георгиевский монастырь также был страшно беден, и монастырская братия с трудом существовала. Балаклава представляла из себя небольшую, жалкую рыбацкую деревушку. Инкерманский монастырь также едва существовал.

Вокруг Севастополя было много хуторов, процветавших до Крымской войны, но к описываемому времени только два-три из них вновь превратились в цветущие сады и имели хорошие виноградники. Остальные же носили еще свежие следы разрушения за время Крымской войны и были в самом жалком виде. Все ближайшие окрестности Севастополя были еще покрыты полузасыпавшимися траншеями и редутами, и всюду были следы лагерей неприятельских войск…

В общем картина была очень грустная, и все указывало на большую нужду населения.

В первых числах августа 1879 года моя мать привезла меня в Симбирск.

Остановились мы у моей двоюродной бабушки Варвары Егоровны Радионовой.

Первое впечатление, которое на меня произвела В.Е. Радионова, было крайне отрицательное. Я привык к свободе и был несколько распущен. Бабушка же оказалась женщиной властной и казалась крайне строгой. Я сразу почувствовал, что противоречия она не терпела. Большой дом, в котором все ходили чуть ли не на цыпочках, чтобы не рассердить Варвару Егоровну, показался мне тюрьмой, а хозяйка – деспотом, ко мне придирающимся на каждом шагу.

Но через несколько дней мнение о бабушке я изменил. Я понял, что она, при внешней строгости, добра бесконечно. Вскоре я понял, что ее действительно боятся только власть имущие (не исключая местного губернатора) и действительно в чем-либо провинившиеся. Их В.Е. не щадила и с присущей ей прямотой и резкостью отчитывала. Симбирское общество ее уважало и побаивалось.

Мелкий же люд и свои, домашние, только делали вид, что ее боятся, а в действительности эксплуатировали ее доброту. Через несколько дней пребывания в ее доме и я стал одним из «эксплуататоров».

Своим новым положением я прежде всего воспользовался для удовлетворения своей страсти хорошо и много поесть. Варвара Егоровна любила закармливать и считала, что и дети должны много есть. Увидя, что я люблю покушать, она отдала приказание экономке меня ублаготворять…

Экзамены прошли хорошо, и я был принят во второй класс Симбирской военной гимназии. Директором гимназии был генерал-майор Якубович3, а инспектором классов полковник Ельчанинов4. Оба они были прекрасными педагогами и отличными воспитателями. Помню до сих пор нашего общего любимца – учителя естественной истории, фамилию которого, к сожалению, забыл. Он нас постоянно водил на прогулки по окрестностям Симбирска и своими беседами и рассказами умел всех заинтересовать и внушить любовь к своему предмету.

Я пробыл в Симбирской гимназии всего один год, но этот год является одним из лучших воспоминаний моей юности. Хороший подбор преподавателей, руководимый директором и инспектором классов, достигал того, что учение давалось мальчикам легко и вызывалось хорошее, здоровое соревнование.

Это мое впечатление впоследствии было подтверждено моими однокашниками при встрече с ними уже в военном училище и офицерами. Они мне подтвердили, что учебное дело в Симбирской гимназии было поставлено прекрасно. Громадный процент оканчивавших Симбирскую гимназию хорошо знали русский язык, математику и историю.

Помню трагический случай с одним из моих сверстников во время одной из прогулок под руководством учителя естественной истории. Учитель нам как-то рассказал, что в некоторых районах России крестьяне считают грехом убивать змей, но, чтобы обезвредить ядовитых змей, они палкой прижимают голову змеи к земле, затем свободной рукой берут змею около самой головы и при помощи перочинного ножа вырывают у нее ядовитые зубы и затем отпускают ее на волю.

Во время следующей прогулки один из моих приятелей увидел гадюку, свернувшуюся кольцом и гревшуюся на солнце. Не имея палки, он решил просто схватить змею около самой головы. Задумано – сделано. Он схватил змею, но, вероятно, не у самой головы, и она ужалила его в кончик пальца. Змея была нами убита, а укушенного змеей мальчика учитель заставил высосать ранку и смазал ее йодом. К вечеру у моего приятеля поднялась температура, рука вспухла, и он довольно долго пробыл в лазарете. Этот случай нам наглядно показал, что со змеями шутить небезопасно.

Помню «воскресные чаи», которые доставляли большое удовольствие и малым и большим гимназистам. В каждом возрасте (гимназия разделялась на возраста; после же переименований гимназий в корпуса – на роты; в состав младшего возраста входили 1-й и 2-й классы) по воскресеньям, от 8 до 10 часов вечера, устраивались чаи. Чай и сахар были «казенные». Гимназисты же доставляли или покупали дополнительные продукты (хлеб, пирожные, сухари, варенье, конфекты и пр.) по способности. На «чай» приходили директор, инспектор, воспитатели и учителя. Каждый из них приносил свою «лепту». Чаепитие сопровождалось туманными картинами, небольшими рассказами преподавателей и воспитателей, живыми картинами, а иногда концертами, любительскими спектаклями, танцами… Программа вечеров обсуждалась заранее, и возрасты соперничали один с другим в смысле интереса своих вечеров. По более значительным праздникам, с разрешения начальства, приглашались знакомые и родственники и устраивались танцы с «настоящими барышнями». Гимназисты настолько любили эти вечера, что большинство отпускных возвращались в гимназию к 8 часам вечера воскресенья, чтобы их не пропускать. Эти отпускные были и главными поставщиками различных вкусных вещей, которые покупались и приготовлялись их родителями или родственниками.