Хозяин морей. Капитан первого ранга - Патрик О'Брайан Страница 6

Было странно, что при таких достоинствах ни одна из девушек не была замужем, тем более что миссис Уильямс старательно направляла дочерей к брачному ложу. Во многом это обстоятельство объяснялось скудным количеством подходящих холостяков по соседству, опустошительными результатами десятилетней войны, а также нежеланием Софи принять предложения руки и сердца (а их ей делали не раз). Следовало также учесть жажду миссис Уильямс отыскать партию повыгоднее, а также нежелание местных господ иметь ее своей тещей.

Сомнительно, что миссис Уильямс излишне нежила своих дочерей. Разумеется, она их любила и «жертвовала ради них всем», но не в ее характере было уделять место родительскому чувству — она была чересчур занята постоянным отстаиванием своей правоты (не дай бог было в чем-нибудь перечить миссис Уильямс — этому идеалу справедливости) и всегда страдала оттого, что ее утомляли и злоупотребляли ею. Доктор Вайнинг, который знал ее всю жизнь и крестил ее детей, говорил, что хозяйка Мейпс Корт сама утомила всю округу; но даже он, искренне недолюбливавший ее, признавал, что миссис Уильямс стеной стояла за интересы своих дочерей. Она могла, охлаждая их пыл, из года в год недовольно нудить, портить их дни рождения жалобами на мигрень, но при этом, словно тигрица, сражаться с родителями, доверенными лицами и адвокатами женихов ради того, чтобы добиться для своих девочек «соответствующих условий». И все-таки на руках у нее оставались три незамужние дочери: она даже испытывала некое удовлетворение оттого, что племянница, затмевавшая ее дочерей, тоже не замужем. И действительно, эта племянница, Диана Вильерс, была так же хороша, как Софи, но только по-своему. Они сильно разнились между собой. Диана, благодаря осанке и высоко поднятой голове, казалась рослой. Однако, когда она стояла рядом со своей кузиной, то не доставала и до ее уха. Обе девушки были с избытком наделены природной фацией, но если изящество Софи отличалось томной медлительностью, то Диана жила в быстром, как вспышки молнии, ритме. В тех редких случаях, когда милях в двадцати от их имения устраивался бал, она танцевала великолепно и при свечах цветом лица почти не отличалась от Софи.

Миссис Вильерс была вдовой; родилась она в том же году, что и Софи, но насколько разными были их жизни! В пятнадцать лет, после смерти матери, она отправилась в Индию, чтобы вести хозяйство жившего на широкую ногу, беспутного отца, и жила там в роскоши даже после того, как вышла замуж за молодого человека, у которого не было ни гроша за душой, — адъютанта отца, — поскольку он переехал в их дворец, столь огромный, что появление мужа и двух десятков новых слуг осталось незамеченным. Это был непрочный брак, основанный на чувствах: оба супруга были столь страстными, сильными и своевольными, что каждый пустяк приводил их к бурному выяснению отношений. Однако с великосветской точки зрения об этом браке можно было судить иначе. Вступив в него, она обзавелась смазливым мужем и вскоре могла обзавестись парком, в котором водятся олени, а также годовой рентой в десять тысяч фунтов, поскольку Чарлз Вильерс не только имел хорошие связи (от поместья с парком его отделяла лишь чаемая кончина больного родственника), но был также умен, образован, беспринципен и деятелен. Он особенно блистал на политическом поприще: это был тот самый человек, который мог сделать в Индии блестящую карьеру. Возможно, он стал бы вторым Клайвом [5]и к тридцати с хвостиком разбогател бы. Однако и муж, и отец были убиты в сражении против Типпу Сахиба, причем отец отправился в лучший мир с долгом в триста тысяч рупий, а на мужа приходилась почти половина этой суммы.

Казначейство оплатило проезд Дианы домой и выделяло ей пятьдесят фунтов стерлингов в год до той поры, пока она снова не вступит в брак. Она вернулась в Англию с целым гардеробом тропических платьев и весьма туманными представлениями о жизни на родине. По существу, она стала барышней из пансиона или чем-то вроде этого. Она тотчас поняла, что тетушка намерена прижать ее, не дать ей никакой возможности сманивать кавалеров своих дочерей. Но поскольку она осталась без денег и ей больше негде было приклонить голову, то она все же решила вписаться в этот маленький неторопливый провинциальный мирок с его привычными жизненными устоями и старомодной моралью.

Миссис Вильерс была, можно сказать, обязана оказаться под чьим-то покровительством и с самого начала решила стать кроткой, осмотрительной и скрытной. Она знала, что сестры во главе с мамашей будут видеть в ней угрозу своим планам на будущее, и решила не давать им для этого никакого повода. Но иногда теория у нее расходилась с практикой, к тому же представление миссис Уильямс о покровительстве скорее походило на грубую деспотию. Она побаивалась Дианы и не смела преступать определенные границы, но никогда не отказывалась от того, чтобы дать почувствовать племяннице свое превосходство. Удивительно, как этой, по существу глупой, женщине, не обремененной ни принципами, ни чувством порядочности, всегда удавалось вонзить булавку в самое больное место.

Так один безрадостный год сменялся другим, и тайные вылазки Дианы с гончими мистера Сэвила не только скрашивали унылую жизнь верховой ездой, но имели еще и другую цель. Вернувшись на этот раз, она встретила свою кузину Сесилию готовой к приему гостей. Та, примеряя новую шляпку, вертелась перед трюмо, стоявшим в простенке между окнами столовой залы.

— В этом жутком капоре ты похожа черт знает на кого, — изрекла Диана голосом весьма мрачным, поскольку гончие потеряли след лисы, а единственный сносно выглядевший мужчина исчез.

— Ах! Ах! — вскричала Сесилия. — Какие гадости ты говоришь! Как ты смеешь чертыхаться! Это же кощунство, это точно. С тех пор как Джемми Блегроув меня обозвала, мне никто таких гадостей не говорил. Маме скажу!

— Не будь дурой, Сисси. О нечистой силе пишет Библия, значит, никакого кощунства в этом нет!

— Ах вот что. И все равно, по-моему, это гадость. А ты вся в грязи, Ди. Ах, так ты еще и мою треуголку взяла? Какая ты нахалка! Наверняка ты испортила на ней плюмаж. Маме скажу! — Она сорвала с кузины треуголку, но, увидев, что все перья в целости и сохранности, смягчилась и продолжала: — Выходит, ты ездила по грязи. Наверно, по Галлипот Лейн. Кого-нибудь видела на охоте? Целое утро псы страшно лаяли и выли на Полкари.

— Охотников я видела издалека.

— Ты меня так напугала своим чертом, — сказала Сесилия, дуя на страусово перо, — что я чуть не забыла сказать тебе новость. Адмирал вернулся!

— Уже?

— Да. И нынче пополудни он к нам приедет. От него уже был Нед с поклоном, и, возможно, после обеда адмирал привезет маме теплую шаль. Как здорово! Он наверняка выложит все про этих морских офицеров, что объявились по соседству! Мужчины, Диана!

Едва семейство приготовилось к чаепитию, как вошел адмирал Хеддок. Он был единственным адмиралом желтого вымпела, ушедшим в отставку, так и не подняв своего флага. Сэр Хеддок не плавал с 1794 года, но для здешних дам был единственным авторитетом в морских вопросах. Им страшно не хватало его после неожиданного появления в окрестностях некоего флотского капитана Обри — того самого, который поселился в Мелбери Лодж и таким образом оказался на их ловчем поле: их снедало любопытство, но правила хорошего тона не позволяли дамам нанести визит холостяку.