Мне всегда везет! Мемуары счастливой женщины - Галина Артемьева Страница 6

— Все! — крикнула она. — Хватит! Сейчас пойдем в парикмахерскую и снимем это все наголо.

Я видела, что всех детей в округе действительно брили наголо. Девочки потом ходили в платочках, а мальчики — прямо так, с голыми головами. Косы имелись только у меня.

— Нина, не делай этого! — воскликнула бабушка, у которой как раз начинался приступ астмы. — Нина! Не уродуй ребенка! Оставь ей волосы!

— Нет у меня сил слышать, как она орет! — отказалась мама и потащила меня на улицу.

Последнее, что я слышала, были сиплые стоны бабушки:

— Нина, оставь голову ребенка в покое!

Конечно, я испугалась за свою голову. Я не знала, что именно в парикмахерской делают.

Может, как в моем повторяющемся сне, не только волосы срезают, а кому-то и головы. Чтоб не орали. Маму же раздражает именно мой крик. Волосы-то сами по себе молчат. Мешает моя голова. На ней рот. Ртом я кричу. И еще глаза. Из них выливаются слезы. Вот что ей на самом деле мешает!

Ору я почище любой пожарной сирены.

На улице мать ожидает ее младшая сестра, моя тетя. У мамы много сестер. Я их не люблю. Они не добрые. Когда мама приходит со мной к ним, они рассматривают меня, как чужую, как неведомую зверюшку. Так я чувствую.

Мама с ее сестрой несут меня, извивающуюся и заходящуюся в крике, в парикмахерскую. Сажают в кресло.

— Под ноль! — говорит мама.

— Не жалко? — спрашивает парикмахерша.

— Новая отрастет, лучше прежней. (Она о косе, а я уверена, что о голове!)

— Не отрастет! Не отрастет! — рыдаю я.

Я знаю, что ни руки, ни ноги, ни тем более головы у человека не отрастают. Только волосы и ногти. Но не головы!

Нет мне спасения!

— Пусть кричать перестанет, у меня сейчас уши лопнут, — смеясь, говорит парикмахерша.

— Не кричи, — велит мне мамина сестра. — Хуже будет: уши отрежут.

И после этого обещания я должна перестать плакать?

Ай-яй-яй!!! Помогите!!!

Костры горят высокие,

Котлы кипят чугунные,

Ножи точат буланые,

Хотят меня зарезати! [1]

Но спасение приходит! Никогда нельзя терять надежду!

В парикмахерскую вбегает папа и выхватывает меня из кресла. Я перестаю плакать, вцепляюсь в него и еще долго всхлипываю и дрожу.

— Я же тебе сказал: не смей стричь! Зачем тебе надо, чтобы она плакала? — обращается папа к маме.

— Новые бы отросли, расчесать же невозможно! — отвечает мама.

Папа предупреждает парикмахершу, чтоб никогда больше и думать не дерзала о том, чтоб меня стричь.

Я крепко держусь за его шею и не могу перестать всхлипывать.

Оказывается, бабушка смогла позвать соседку. Та побежала за папой: «Скорей, скорей! Там Галю стригут!»

Вот он и примчался на помощь.

Папа — мой спаситель. Лучше, чем в любой сказке.

Ну, вот. Мне уже два года и девять месяцев. Лето. Все идет своим чередом. И вдруг к нам приезжает тетя Таня. Я еще не знаю, что это моя Танюсенька. Но она мне нравится с первого взгляда.

Она называет бабушку и дедушку «тетя» и «дядя».

Она устраивает в квартире генеральную уборку. Она готовит, кормит меня, водит меня гулять, когда все на работе. Она читает мне книжки. Днем и перед сном. Я больше не сижу под столом. Мока не показывается.

Так проходит какое-то время. Потом уезжает папа. Я знаю, что он едет в Ленинград учиться в университете.

— А мы поедем в Москву, — говорит тетя Таня. — Хочешь в Москву?

— Хочу, — отвечаю я.

Я ничего не знаю про Москву и не понимаю, о чем идет речь.

Про Ленинград знаю: там теперь папа.

А Москва… Что это такое?

Мы втроем: мама, тетя Таня и я едем на вокзал. Мне там очень не нравится. Очень! Там ужасно пахнет: углем, куревом, грязным туалетом, тоской… Там суматоха.

Я начинаю реветь в голос. Мама меня успокаивает:

— Ну чего ты раскричалась? Мы вместе сейчас поедем в Москву. Там красота…

— Папа! — кричу я истошно. — Папа! Хочу к папе.

— Нет папы. Уехал твой папа. А мы тоже поедем сейчас. Прекрати.

Я никак не могу уняться. Хочу — и не получается.

Подходит поезд. Он стоит всего минуту. Надо успеть, а то уедет без нас. Ступеньки поезда очень высоко, мне не одолеть. Меня затаскивает проводница. Мама и тетя залезают вслед.

Колеса стучат: та-да-дах, ты-ды-дых, та-да-дах, ты-ды-дых…

Я смотрю в окно.

Я никогда не вернусь назад в Каменку, что под Пензой. Я еду в новую жизнь.

Но я об этом и не догадываюсь.

И я, конечно, не знаю этих стихов, я прочту их студенткой, в самиздатовской тетрадке. Прочту и сразу запомню. Это про меня:

Крик станций: останься!

Вокзалов: о жалость!

И крик полустанков:

Не Дантов ли

Возглас:

«Надежду оставь!»

И крик паровозов.

Железом потряс

И громом волны океанской.

В окошечках касс,

Ты думал — торгуют пространством?.. [2]

— Москва! Приехали!

По всему вагону разнеслась радостная песня о Москве. Пассажиры засуетились. Поезд встал.

Вот это вокзал! Это ужас что такое! Столько людей! Все торопятся, толкаются. Запах — не описать. Очень плохо пахнет. Очень!

Мама подхватывает меня на руки. Они с тетей идут очень быстро. Я стараюсь ни на что не смотреть.

— Лето! Все хлынули в Москву! Всем надо посмотреть, — объясняет тетя.

Мы спускаемся в метро.

— Сейчас будет лестница-чудесница, — обещает тетя. — По ней не надо идти, она сама едет.

И правда! Вот здорово! Такая длинная-длинная лестница, конца не видно! И едет сама! Я смотрю по сторонам: как много места, какие высокие над лестницей потолки… Все, как в книжке про «Жил-был царь со своею царицей»…

Потом мы едем на поезде. Но совсем на другом, не таком, который привез нас в Москву. Тут только сиденья. Нет места, чтобы лежать. Людей много. Слишком много для меня. Я прижимаюсь к маме, прячу лицо.