Триста спартанцев - Наталья Харламова Страница 6

Обстоятельства же моего рождения были следующие. Мой отец отпустил свою вторую супругу, которая тоже не смогла подарить ему потомства, и взял в жёны мою мать. После того как они сочетались браком, по прошествии времени она разрешилась от бремени и родила меня. Отец заседал в совете, когда ему принесли весть о рождении сына. И поскольку не прошло положенного обычно срока со времени их брака, то он в досаде воскликнул, подсчитав месяцы по пальцам: «Это не мой сын!». Эфоры, которые присутствовали при этом, так обрадовались рождению у царя мальчика после стольких лет бесплодных ожиданий, что не обратили на этот опрометчивый возглас никакого внимания. Весь народ, любивший и почитавший моего отца, ликовал. Вскоре Аристон убедился, что ошибся в своих подозрениях, моё сходство с ним не оставляло ни у кого никаких сомнений в моём происхождении.

И вот спустя столько лет, после того как я уже несколько лет царствовал, наследовав отцу, мой соправитель Клеомен, раздосадованный последней особенно ожесточённой ссорой, решил с помощью козней лишить меня престола. Он припомнил тот неосторожный возглас моего отца и стал утверждать, что я не являюсь сыном Аристона. Тогда призвали эфоров, которые присутствовали на совете, когда пришло известие о моём рождении, и расспросили их. Они подтвердили, что так оно всё и было. Затем решено было послать в Дельфы, узнать, что скажет оракул. Пифия возвестила, что я не сын Аристона. В отчаянье я бросился домой и, совершив жертвоприношение Зевсу, позвал мать. Она пришла. Я вложил ей в руку кусок внутренностей жертвенного животного и стал заклинать сказать мне правду — кто мой настоящий отец. Ведь в Спарте повсюду ходила молва, что Аристон не способен иметь потомство, иначе две другие жены родили бы ему сына. Моя мать поклялась мне, что я сын царя. «Если только кто-нибудь из богов не принял облика Аристона, — прибавила она, — чтобы зачать тебя. Кто знает? Говорят, такие случаи бывали. Могу поклясться, что я пришла в дом твоего отца, не имея плода, а ты из-за моей неосторожности родился преждевременно — семи месяцев. Ты был очень слаб, и мы боялись, что ты не будешь жить, но спартанские кормилицы — лучшие во всём мире. Мы выходили тебя, и вскоре ты окреп настолько, что превосходил ростом и статью своих сверстников».

У меня был дальний родственник Левтихид, у которого я перед свадьбой похитил невесту, сделав её своей супругой. В нашей стране обычаи не возбраняют похищать девушек, если цель благородна и чиста. Более того, это приветствуется. К тому же я действовал с согласия самой девушки и её отца. Поскольку он уже дал слово Левтихиду, то не мог самовольно разрушить помолвку, но не возражал, если мне удастся похитить Перкалу. Так я и сделал. Левтихид затаил злобу и ждал случая отомстить. И он его дождался. В сговоре с Клеоменом он, лишив меня власти, сам стал царём. Ему мало было моего унижения, он хотел торжествовать победу и не переставал издеваться надо мной. Однажды он послал спросить меня, как мне нравится новое моё положение. Я не мог более сносить такого унижения и понял, что не в силах оставаться в Спарте. Тот, кто царствовал, не может жить как частное лицо в своём царстве. Вот почему я решил бежать. Левтихид следил за каждым моим шагом. Мне стоило большого труда обмануть его и уехать из Спарты. Я сказал эфорам, что желаю вопросить оракула. Меня с большой неохотой отпустили, при этом мне не позволили взять с собой жену и детей, их оставили в качестве заложников. Мне пришлось бежать одному. И вот я здесь, одинокий изгнанник, лишившийся всего — отечества, царства, любимой супруги, детей. Но, видно, такова воля бессмертных богов, которые правят нашими судьбами.

Закончив рассказ, глубоко опечаленный царь Спарты вздохнул и опустил глаза вниз, вновь переживая нестерпимое унижение, которое он испытал. Дарий был растроган его рассказом и в знак своего расположения послал ему золотую чашу. Слуга подошёл к Демарату и торжественно возвестил:

— Великий царь и наш повелитель жалует тебе этот кубок. Это знак, что отныне ты принят в число сотрапезников царя, а значит, и его близких друзей. Это великая честь, которую царь оказывает лишь избранным.

Демарат поклонился Дарию в благодарность за оказанную ему милость. Дарий произнёс:

— Бедный мой друг, твоя повесть глубоко растрогала и опечалила меня. Чувство справедливости, свойственное всем персидским царям, на чём и основано могущество нашего царства, это чувство побуждает меня отомстить твоим обидчикам. Ты ещё будешь царствовать в своей Спарте, я верну тебе трон и почести, а этого выскочку Левтихида велю казнить. Ещё я дарую тебе как моему другу и сотрапезнику под управление несколько городов: один — на хлеб, один — на приправы, затем два — на вооружение и ещё три — на украшения. Если ты захочешь, то можешь навсегда остаться в Персии и быть моим другом, однако, если пожелаешь, то можешь вернуться в Спарту, после того как мы отомстим за тебя! Итак, в поход! Демарат, друг наш, мы отомстим ненавистным афинянам и твоим обидчикам в Спарте.

Задумчивый и утомлённый возвращался Демарат с царского пира. Приём, оказанный ему царём, превзошёл все его ожидания. Измученный событиями этого дня, он уснул и проспал так долго, что солнце уже давно взошло, что было совсем не в его привычках. Ведь все спартанцы просыпаются на заре и начинают день с физических упражнений. В это утро Демарату пришлось отступить от обычного распорядка. Излишества в еде и вине предыдущей ночи вызывали чувство тяжести во всём теле и сонливость.

Ему предстояло вступить в новую жизнь — жизнь персидского вельможи.

«Нет, — подумал Демарат, — так дальше продолжаться не может. Я согласен быть персидским сатрапом, но ни за что не изменю своим спартанским обычаям. Так недолго стать расслабленным настолько, что мои слуги-илоты смогут справиться со мной как с ребёнком. Ячменная лепёшка и кусок зажаренного на вертеле мяса — вполне достаточно, чтобы утолить голод, а все эти соусы, пряности, восточные изысканные блюда — не для спартанского желудка. Быть сотрапезником царя хотя и почётно, но небезопасно для нашей доблести».

По приказанию Дария ему отвели роскошные покои во дворце, к нему был приставлен целый штат слуг, которые предупреждали малейшее его желание. Царь прислал ему драгоценный ларец со множеством украшений со словами, что не подобает царскому сотрапезнику в глазах подданных выглядеть, как нищему. Внесли несколько сундуков с разнообразной драгоценной одеждой, пожалованной царём. Демарат с изумлением разглядывал персидский покрой принесённого платья, изготовленного из тончайшего виссона, шелка и шерсти, такой необыкновенной выделки, какой ему не приходилось видеть даже в Аттике, где женщины страстно любят наряды и покушают за огромные деньги красивые ткани у финикийцев. Более всего его насмешили штаны. Шаровары ярких расцветок, а чаще всего пурпурные и красные, были предложены ему на выбор.

— Ну уж нет! — воскликнул Демарат. — Никто не заставит меня надеть штаны! Я не последую этому варварскому обычаю. Да ведь если в Спарте узнают, что я хожу в штанах, меня будут презирать все — даже мальчишки, женщины и рабы-илоты, и я сделаюсь всеобщим посмешищем. Нет! Лучше мучительная смерть, чем эти жуткие штаны. — Он велел засунуть их куда-нибудь подальше и больше никогда ему не показывать. Слуги помогли ему надеть персидскую рубаху с широкими рукавами, такого же покроя, какую носили царь и его придворные. Он выбрал самую скромную одежду из всего, что ему принесли, — гладкобелую с пурпурной полосой и золотой канвой. Сверху он накинул синий плащ, расшитый золотыми звёздами. Демарат критически оглядел себя.