1945. Берлинская "пляска смерти". Страшная правда о битве за Берлин - Хельмут Альтнер Страница 6

Пообедав одними овощами, мы вынуждены мыть грязную столовую, где на полу уже много дней валяются картофельные очистки. В это время на кухне толстый повар смачно жует жирные фрикадельки. Жир течет по его толстым щекам. У нас от голода текут слюнки.

К тому времени, когда мы заканчиваем, происходит смена караула.

В столовую на обед входят венгры. Они робко уступают нам дорогу, но глаза горят гневом, офицеры с трудом их сдерживают. Бедные парни. Но когда взорвется вулкан их негодования, то все-таки лучше держаться от них подальше!

Затем наш взвод выстраивается для учений с противогазами и плащами. Нас около ста человек. Восемьдесят выбыло, но все время прибывают новые. Сегодня прибыл 58-летний призывник, у которого одна нога короче другой, однако и он признан «годным к прохождению военной службы».

На оружейном складе нам выданы новые фильтры для противогазов. Мы уже получили новые стекла для глаз. Все артикулы занесены в расчетные книжки, и теперь нам недостает лишь оружия.

Мы идем в газовую камеру, которая расположена за казармами под сенью деревьев. Штабс-фельдфебель Бекер пускает немного учебного газа, чтобы проверить наши новые фильтры. Заходим в камеру группами. Через окно в заполненную дымом комнату проникает свет. Товарищи ходят кругами, как доисторические животные или как цирковые пони. Нам нужно сгибать колени, прыгать, поворачиваться и скакать на месте. Под масками скоро заканчивается воздух, и глаза застилает туман. Кажется, будто в голове бухает барабан. Тут мы замедляем движение и прямо в противогазах делаем дыхательные упражнения. Отвинтите фильтр, затем снова прикрутите. Наконец мы поем, звуки песни доносятся, как из могилы.

Мы снова задыхаемся и срываем противогазы. Гейнцу приходится сдать свой на склад, поскольку он ему не подходит. Постепенно мы восстанавливаем дыхание, сидя на пеньках и слушая звуки природы. Где-то поет птица, издалека доносится гул огромного города.

Наконец выходят последние. Приняли участие даже Чучело и Ритн. Когда Ритн снимает маску и ветер треплет его светлые волосы, он на мгновение становится похож на большого ребенка, но скоро на лице вновь появляется привычное выражение. Насколько нас, немцев, меняет звание и чин, тогда мы чувствуем, что все остальные — марионетки и должны танцевать под твою дудку.

Вечером я сломал ложку, и интендант выдает мне новую в обмен на мою порцию сигарет. Затем перед отбоем мы с Гейнцем, Штрошном, Виндхорстом садимся в столовой играть в рамс.

Ночью нас снова будит воздушный налет. Окно в штабе батальона сияет ярко ночью. Прожекторы буравят небо, гулко гудят «Москито», землю сотрясают разноцветные, как огоньки рождественской елки, разрывы. С тяжелыми глухими звуками бьет зенитная артиллерия, отправляя снаряды высоко в ночное небо. Когда мы возвращаемся в кровати, небо над центром города освещают мерцающие красные огни.

Четверг, 5 апреля 1945 года

После подъема в нашу комнату врывается штабс-фельдфебель. Десять человек отправляют разбирать завалы после бомбежки. Меня этот приказ миновал. Утром остальные строем идут в офицерскую столовую на лекцию. Свежеиспеченный лейтенант, только что из училища, говорит о воинском долге и дисциплине. Я представляю его нагишом. Из угла раздается храп, это заснул Альфонс. Всем явно надоело. Говнюк в лейтенантских погонах приказывает встать и заставляет слушать себя стоя. Он стоит прямо передо мной, над верхней губой едва пробивается первый пушок, ему явно не больше девятнадцати. Через час он отпускает нас и удаляется на офицерскую кухню, откуда до нас доносятся нежные ароматы. Нашим начальничкам, очевидно, жарят мясо, а мы едим одни овощи.

Затем мы, развалившись, сидим в казарме. Нужно поменять все неподходящие предметы одежды. Радуемся возможности поскорее избавиться от них. Мы с Гейнцем смотрим в окно и видим двух молодых зенитчиков, идущих прямо за гражданским, хромым стариком, по-видимому, раненным в боях Первой мировой войны. Юные дурачки передразнивают его, смеются и шутят. Выходим на плац и вразумляем их, а когда они начинают наглеть, то получают по морде и ретируются, как нашкодившие щенки.

Из штаба батальона выходит группа оживленно щебечущих женщин в косынках с хозяйственными сумками. У некоторых за поясом под передником торчит пистолет. Рядом с ними идут офицеры СС. Это берлинские домохозяйки, которые в ответ на обращение Геббельса пять часов в неделю берут уроки стрельбы. После обеда нам выдают каски. Сегодня нас должны привести к присяге, поэтому трое наших товарищей уходят, чтобы украсить зал. Чистим обмундирование и полируем пуговицы. В пять часов построение. Штабс-фельдфебель проходит вдоль строя. В касках все мы выглядим одинаково. Таково единое лицо молодежи 1945 года.

Мы стоим в столовой. На облицованных панелями стенах висят военный и партийный флаги рейха со свастикой. Видимо, это символы единения армии и партии. На стене напротив невыразительно написанный маслом портрет Гитлера. На полу два пулемета, обращенные дулом на нас. Входит офицер, и штабс-фельдфебель докладывает ему. Молодой лейтенант говорит о флаге, фюрере и битве до последней капли крови. Я отключаюсь; для меня все происходящее — театр, а сам я ощущаю себя статистом в этой печальной пьесе. Лейтенант унылым голосом зачитывает вслух текст присяги. Мы медленно повторяем и после слов: «С помощью Господа!» снова вытягиваем руки по швам. Меня распирает от гнева, хочется съездить ему по физиономии. Теперь нам нужно написать свои имена и фамилии в большой книге, чтобы тем самым засвидетельствовать, что мы приняли присягу.

Пятница, 6 апреля 1945 года

Утром лейтенант сообщает нам, что мы отправимся на фронт завтра рано утром. С момента церемонии принятия присяги нас называют «гренадерами».

В казарме мы начинаем неторопливо укладывать вещи. Наша мирная жизнь в казармах закончилась. Штабс-фельдфебель выражает сожаление, что завтра мы так рано уезжаем, потому что предстоит казнь еще пятнадцати человек. Десять из них участвовали в заговоре 20 июля.

Все утро занимаемся обмундированием, доводя все до блеска, поскольку смотр будет производить командир батальона. После завтрака сдаем столовые приборы интенданту, затем в казарме садимся играть в карты с бывшим железнодорожником Альфонсом и корабельным коком Эрихом, теперь «гренадерами Мюллером и Шульце». Это фамилии, символизирующие наше будущее.

Затем мы строимся возле казармы перед военным мемориалом. Мы стоим, а наша амуниция разложена перед нами на плацу. Командир батальона принимает построение. «Вольно!» — отрывисто командует он. Затем штабс-фельдфебель Бекер зачитывает список выданной амуниции из расчетной книжки. Мы должны поднять каждую вещь, когда майор проходит по шеренгам. Если ему что-то не нравится, мы должны показать все сначала. Наконец, он захотел посмотреть, носим ли мы первый комплект нижнего белья. Вегнер и Эбель были вынуждены переодеться на плацу десять раз после начала смотра и теперь стоят во втором комплекте. Спустя почти два часа майор испытывает голод и решает перекусить. В своей претенциозной речи он говорит нам о том, что для таких молодых, как мы, это великая честь умереть за Гитлера. Затем он разглагольствует о людоедах-большевиках, а перед тем, как скрыться в офицерской столовой, заставляет нас прокричать: «Зиг Хайль!»