Патриарх Гермоген - Дмитрий Володихин Страница 6

Находка Мятлева стоит того, чтобы обсудить ее более подробно. Допустим, князь С.И. Шаховской сказал о Гермогене добрые слова точно так же, как сказали их многие другие публицисты того времени. Похвала его вовсе не выглядит как нечто неординарное, из ряда вон выходящее. Иные авторы говорили и больше, и затейливее. Допустим, князь Ермолай Шаховской мог принять во иночестве имя Ермоген, зная высокий пример личности с таким именем — покойного патриарха. Тоже ничего сверхъестественного.

А вот связь между князьями Шаховскими и Рязанцевыми чрезвычайно любопытна. Трудно пройти мимо идеи Мятлева о неслучайности подобного совпадения. Возможно, какая-то связь с родом святителя у князей Шаховских имелась. Но какая? Невозможно представить себя брачное соединение между представителями княжеского рода Шаховских — пусть он тогда пребывал в довольно слабом состоянии, считался знатью второго сорта — и родом посадских людей. Слишком уж велика меж ними разница в социальном статусе… Но особенное почитание ученого монаха, возможно, связанного с семейством самого Гермогена, — возможно.

К тому же Шаховские поколение за поколением оказывались связаны с Патриаршим домом — служили первоиерархам, неоднократно достигали чина патриарших стольников. Какая-то «ниточка» тут может существовать.

Возникает ряд вопросов: к тому ли роду Рязанцевых принадлежит инок Антоний, какой оказался в свойственниках у Гермогена? Из служилых людей по отечеству происходил покойных монах, погребенный с Шаховскими, или из посадских? Пока невозможно дать ответы на эти вопросы. С уверенностью можно сказать лишь одно: какие-то новгородские дворяне Резанцевы действительно существовали в XVI веке, вместе с князьями Шаховскими попали у Ивана IV в опалу по Новогородскому делу; но никогда ни к аристократии, ни даже к верхам провинциального дворянства они не относились. Более ничего не известно. А значит, находка Мятлева остается всего лишь интересной зацепкой, не получившей продолжения.

Существует и еще одна гипотеза. По мнению Я.Г. Солодкина, Гермоген мог происходить из мелких «неродословных» провинциальных дворян — к этому слою принадлежали потомки святителя Андрей Семенович Крылов и Петр Чурин. Мнение Солодкина принято авторами биографической статьи о Гермогене в «Православной энциклопедии». Выглядит оно вполне обоснованным. Во-первых, между богатыми посадскими людьми и малоземельными детьми боярскими, служащими на окраине царства, пропасть не столь велика. Провинциальное дворянство стояло на социальной лестнице бесконечно ниже московской аристократии. Брачная связь тут выглядит делом вполне вероятным, ничего «непроходимого». Во-вторых, один из младших сыновей бедного дворянина мог податься в казаки. Особенно если ему не удавалось получить сколько-нибудь значительное поместье.

Внук Гермогена А.С. Крылов в 1610 году состоял «сыном боярским» в свите митрополита Ростовского Филарета под Смоленском. Позднее он был отозван в Москву и пытан: поляки и их русские приспешники подозревали, что Крылов участвует в заговоре против них. При Михаиле Федоровиче А.С. Крылов, уфимский сын боярский, приобрел пустошь, взял ее на оброк, основал там село Крылово, а потом был пожалован от государя ею в вотчину. Эта земля позднее перешла от него другому внуку Гермогена — Петру (по иным документам — Прокопию) Чурину, из мелких провинциальных дворян. Чурина именуют «племенником» Крылова. Скорее всего, они приходились друг другу двоюродными братьями.

Итог: скорее всего, Гермоген — выходец из провинциальной городской среды, то есть из небогатых дворян или посадских людей. Таковы наиболее вероятные варианты.

Пришло время вернуться к первой твердо установленной дате в биографии Гермогена: в 1579 году будущий патриарх служил священником-бельцом в посадском храме Казани.

Для того чтобы продолжить повествование, следует прежде сказать несколько слов о том, на каком историческом фоне протекала жизнь православного духовенства в этом крае.

О, чрезвычайно сильно отличалась она от размеренного покоя, доставшегося на долю священников и монахов коренной Руси!

В центральных областях державы иным было очень многое. Прежде всего, ординарный труд иерея — богослужения и требы — вовсе не сопрягался с риском для жизни.

А Казань… В 1552 году ее взяли штурмом войска Ивана IV. Ту победу многие исторические публицисты и даже настоящие ученые воспринимают как завершающий акт присоединения огромной области к Московскому царству. Правда же состоит в том, что взятие Казани явилось лишь первой страницей в книге покорения большой многолюдной области.

Мечети в городе были закрыты, создание новых оказалось под строгим запретом. Значительное количество татар выселили за пределы бывшей столицы ханства. Каменный кремль стал резиденцией русских воевод. Гарнизон составили стрельцы, пушкари, дворяне. Появились первые православные храмы. Возникли первые монастыри. Часть татар крестилась, обретя православие.

Но укрепление позиций Руси, а с нею и христианства неуклонно происходило только на территории самой Казани, да еще в Свияжске — старом оплоте русской мощи, прежнем форпосте Москвы. Совсем иначе жила земля Казанская за пределами двух городов.

Десятилетие за десятилетием она полыхала большими восстаниями. Вооруженная борьба шла с переменным успехом. Порой казалось: еще немного, и Россия упустит Казанскую землю, опять станут править ею ханы.

Несколько больших походов русской армии на казанские земли в 1550-х годах отнюдь не решили проблемы, хотя имели характер крупных тактических операций и сопровождались значительными потерями. Иван IV, четверть века бросавший лучшие силы на войну в Ливонии, до самой своей смерти в 1584 году не сумел «замирить» огромную Казанскую область. Ему просто не хватало воинских ресурсов. На закате его царствования там вновь вспыхнул огонь беспощадной борьбы. Лишь при царе Федоре Ивановиче удалось ликвидировать громадный очаг мятежа в Казанском крае. Несколько раз полки, отправленные против «луговой черемисы», вступали в масштабные боевые действия. Окончательный успех принесла трехполковая армия во главе с князем И.А. Ноготковым. Он огнем и мечом прошел по черемисским улусам. Такой разор, кажется, сломил волю черемисы к сопротивлению. Область покорилась.

Но в центре державы не без основания ждали новых мятежей. Действительно, волнения случались и позднее. 1592 год окунул те же самые черемисские области в новую пучину беспорядков.

Не надеясь на одну вооруженную силу, московское правительство прибегло к испытанному средству. Русские принялись усердно строить крепости, ставить туда гарнизоны, сооружать храмы, выводить на новую землю собственное население. Крепости разрастались в городки, городки — в города, а те становились мощной опорой Московского государства на территории завоеванной страны. Только таким способом удалось утвердить власть российских государей.

Гермоген, а прежде того Ермолай, всё это видел, жил в этом. Одна кровавая бойня за другой проходили перед его глазами и, как знать, не с его ли участием. Жизнь простого приходского попа на земле, еще недавно подчинявшейся чингизидам, долгое время оставалась делом опасным. Иногда она по необходимости превращалась в настоящий духовный подвиг.