Андрей Боголюбский - Алексей Карпов Страница 6

Несомненно, Андрей старался следовать этим заветам, понимая и принимая их вполне буквально. Как нам предстоит убедиться, его — во всяком случае в молодые годы — отличали особая совестливость, милосердие, чувство справедливости, которые он будет проявлять даже во время военных походов. Это качества, которые не так часто встречаются среди князей. Лихой вояка, он предпочитал мир ссоре и не раз пытался остановить отца, желавшего воевать и дальше. Войну, пролитие крови он искренне считал тягчайшим испытанием для себя и, выступая на брань, исповедовался перед своим духовным отцом, принимал причастие, отстаивал литургию в храме — на этот счёт у нас есть надёжные свидетельства источников, и мы ещё будем говорить об этом. Любовь к слову Божию, к чтению книг, забота о церковном строительстве — это тоже отличительные черты его характера, как и отвращение к пьянству, неприятие хмельного. А милосердие и заботу о нищих летописцы будут ставить в особую заслугу князю, сравнивая его в этом отношении с Крестителем Руси Владимиром, чья благотворительность вошла в легенду.

Да и другие призывы Мономаха находили горячий отклик в сердце его внука. «Сий благоверный и христолюбивый князь Андрей от млады версты (то есть с юных лет. — А. К.) Христа возлюбив и Пречистую Его Матерь… яко полату красну душу украсив всими добрыми нравы, — напишет о нём летописец, автор посмертной похвалы, включённой в рассказ о его трагической гибели. — …На весь бо церковный чин и на церковникы отверзъл [ему] Бог сердечней очи; [и] не помрачи ума своего пьяньством, и кормитель бяшеть черньцемъ и черницам и убогым, и всякому чину яко вьзлюбленый отець бяшеть; паче же милостынею бяше милостив… Мужьство и ум в немь живяше, правда же [и] истина с ним ходяста, [и] иного добродеяния много в нем бяше, и всяк обычай добронравен имеяшеть…»

Впрочем, мы опять забегаем вперёд. В рассказе о жизни Боголюбского мы встретимся и с совсем другими свойствами его натуры, другими, негативными отзывами о нём современников. Но летописец, автор посмертной похвалы, словно бы забывает об этом. Мученическая кончина очищала князя от прежних прегрешений, и его предшествующая жизнь стала восприниматься как приготовление к подвигу, а описание его жизни приблизилось по жанру к настоящему житию святого.

В рассказе о юности Андрея Боголюбского нельзя обойтись ещё без одной пространной цитаты. Когда в начале XVIII века князь будет причислен к лику святых, во владимирском Свято-Боголюбском монастыре напишут его Житие. Понятно, что в распоряжении составителей Жития не было никаких свидетельств о детстве и юности князя, а потому, повествуя о нём, они следовали некоему заданному шаблону, агиографическому образцу, воссоздавая идеальный образ святого, идеальную картину его возмужания и обретения им христианских добродетелей, в числе которых оказались и благомыслие, и кротость, и почти монашеский аскетизм, душевная и физическая чистота, и любовь к духовному чтению и церковным песнопениям:

«…От юного бо возраста и от младых ногтей Христа возлюбив, от мирских суемудрии отврати себе, душетленных же и богоненавистных игр и бесовских сонмищ до конца возгнушався: ни на что бо ему бе тщание от сущих мира, точию и поучением книжным и к церковному пению. Гласы божественными всегда оглашаше ушеса своя, святых книг поучений сладце послушающи, отнюду же притяжа себе зачало премудрости: страх Божий и премудрость разума писаний святых. Всегдашния же бе у него бдения всенощная и утаенных молитв к Богу присвоение; многой же пищи и сладких яств (в другом варианте: «сладких аромат». — А. К.) и любоплотия до конца отвратися, сим всем телу своему немилостив враг бысть; чистотою украшен, милостынею к нищим богат… бяше же измлада тих и кроток зело и боголюбив, яко всем зрящим дивитися; и сего ради Бог бяше с ним неотступно… Сей святый великий князь Андрей, яко от утренния зари светозарное солнце, на небесную высоту деяний божественных пресветло возшед, и яко крин (лилия. — А. К.) цветяше в добропребываниих день и нощь, преспевая в законе Господни».

А вот как чуть ниже описываются столь же идеальные внешний облик и душевные качества князя: «Вкупе же и видом благородия и телесным благолепием вельми украшен, паче всех сродник своих: благородием бо и благолепием лица предзыде их, яко солнце всех светил; храбростию же и силою в воинстве, и смыслом благоразумия, и премудростию Божественных писаний зело восхвален. Тако его Бог почте и украси прежде будущих в житии сем, яко верна своего угодника!»

Не станем рассуждать о том, насколько эти восторженные слова агиографа XVIII века могли соответствовать действительности. Скажем о другом. Как бы там ни было в молодости, время наложит заметный отпечаток на князя. Бывший образчиком множества добродетелей, которые признавались и его современниками, он с течением лет будет меняться, и не всегда в лучшую сторону. Совестливость и сочувствие чужой беде, о которых мы говорили выше, со временем уступят место осознанию собственной непогрешимости и правоты — всегда и во всём. И слова Мономаха: «Паче всего гордости не имейте в сердце и в уме» — словно бы в насмешку будут оттенять самую, пожалуй, заметную черту в характере позднего Андрея Боголюбского, которого современник-летописец с упрёком обвинит именно в гордости и непомерном высокоумии.

Что ж, бывает и так. Самые лучшие, самые притягательные свойства характера с течением жизни порой превращаются в свою противоположность — и в истории Андрея Боголюбского нам ещё предстоит столкнуться с этим.

Ещё один эпизод в биографии князя Андрея Юрьевича нашёл отражение исключительно в поздних, почти не поддающихся проверке источниках. Речь идёт о женитьбе князя.

Об этом рассказывается в так называемой «Повести о начале Москвы» — сочинении некоего московского книжника XVII века. В центре повествования здесь — основание Юрием Долгоруким «царствующего великого града Москвы» — «третьего Рима», «зачало» чему, как выясняется, «бысть не без крове же, но по пролитию же и по заклании кровей многих». Шествуя из Киева «во Владимир град к сыну своему князю Андрею Юрьевичу», рассказывает автор, Юрий «прииде на место, иде же ныне царьствующий град Москва». В то время «обо полы Москвы реки», то есть по обоим её берегам, находились «сёла красныя», которыми владел некий весьма богатый «болярин» по имени Кучка, или Кучко, Стефан Иванович (полностью его имя приводится лишь в некоторых списках памятника). «Возгордевся зело», боярин отказался почтить князя «подобающею честию, яко же довлеет (подобает. — А. К.) великим княземь, но и поносив ему к тому жь». «Не стерпя хулы его той», князь повелел «того болярина ухватити и смерти предати»; сам же «взыде на гору, и обозрев с неё очима своими семо и овамо по обе страны Москвы реки и за Неглинною, и возлюби сёла оныя, и повелевает на месте том вскоре соделати мал древян град, и прозва его званием реки тоя — Москва град по имени реки, текущия под ним».

(В одной из версий «Повести…» начало истории с боярином Кучкой изложено по-другому: Юрий якобы сам послал его из Киева во Владимир к сыну своему Андрею, «занеже в то время бысть князь Андрей Юрьевич болен вельми». Андрей «пожалова» боярина «многими дары» и отпустил обратно к отцу; по дороге тот остановился на реке Москве, и эти места так понравились ему, что по прибытии в Киев он выпросил их для себя у князя Юрия Долгорукого. В других источниках о болезни Андрея сведений нет.)