Демоны и ангелы российской политики лихих 90-х. Сбитые летчики - Игорь Молотов Страница 6

Ключевой датой можно считать 25 октября 2003 года, когда самолет Ходорковского, направлявшийся в Иркутск, совершил посадку для дозаправки в аэропорту Новосибирска и был блокирован сотрудниками ФСБ, а самого олигарха доставили в следственный изолятор «Матросская Тишина». Так, обрушив один из столпов олигархата, Владимир Путин негласно объявил начало национал-буржуазного термидора. По этой причине глава о Ходорковском значится под первым номером.

Но как правильно говорит Ходорковский в своих письмах, либерализм в России не может умереть. Потому что жажда свободы останется одним из самых главных инстинктов человека — хоть русского, хоть китайского, хоть лапландского. «Да, это сладкое слово «свобода» многозначно. Но дух, который в нем присутствует, неистребим, неискореним. Дух титана Прометея, подарившего огонь людям. Дух Иисуса Христа, говорившего, как право имеющий, а не как книжники и фарисеи».

Тот же Ходорковский уверен, что причина кризиса русского либерализма — не в идеалах свободы, пусть и понимаемых каждым по-своему. Дело, как говаривал последний премьер-министр СССР Валентин Павлов, не в системе, а в людях.

«Те, кому судьбой и историей было доверено стать хранителями либеральных ценностей в нашей стране, со своей задачей не справились. Ныне мы должны признать это со всей откровенностью. Потому что время лукавства прошло — и из каземата СИЗО № 4, где я сейчас нахожусь, это видно, быть может, чуть лучше, чем из других, более комфортабельных помещений», — писал узник.

СПС и «Яблоко» проиграли выборы вовсе не потому, что их дискриминировал Кремль. А лишь потому, что администрация президента — впервые — им не помогала, а поставила в один ряд с другими оппозиционными силами.

Да и Ирина Хакамада получила свои выдающиеся 3,84 процента не вопреки административной властной машине, которая ее просто не заметила, а во многом благодаря тому, что Кремль был истово заинтересован в явке избирателей.

Олигархат вместе с Ходорковским ушел с арены вовсе не из-за внезапного расцвета коррупции в России, а только в силу того, что стандартные лоббистские механизмы перестали работать. Эти механизмы были рассчитаны на слабого президента и прежнюю кремлевскую администрацию. Березовский об этом знал: демон-революционер, он встретил начало русского термидора злым ворчанием и бросился в Лондон, к смерти, в петлю, хрустя перепончатыми крыльями.

Демоны революции — к коим относятся в равной степени и Березовский, и Ходорковский — отвечали за то, чтобы Россия не свернула с пути, намеченного в ходе буржуазного переворота 1991–1993 годов.

«Перефразируя знаменитые слова Сталина, сказанные в конце июня 1941 г., мы свое дело просрали. Теперь нам придется проанализировать наши трагические ошибки и признать вину. Моральную и историческую. И только так найти выход из положения», — пишет в покаянном письме Михаил Борисович.

Этот курс, та формация власти, которая существовала в девяностых, потерпели поражение потому, что пытались игнорировать, во-первых, некоторые важные национально-исторические особенности развития России, во-вторых, жизненно важные интересы подавляющего большинства российского народа. И смертельно боялись говорить правду.

Нельзя сказать, что Чубайс, Гайдар и их единомышленники ставили перед собой цель обмануть Россию. Вовсе нет.

Но они отказывались говорить с ней, выстраивая страну согласно собственным синтетическим материалистическим взглядам. Парадокс: многие из либералов первого ельцинского призыва были людьми, искренне убежденными в исторической правоте либерализма, в необходимости «либеральной революции». Только практика выглядела иначе — ельцинский режим думал об условиях жизни и труда для 10 процентов россиян, но игнорировал 90 процентов русских или советских людей. За это либералов ненавидели.

Они обманули 90 процентов «советских», щедро пообещав, что за ваучер можно будет купить две «Волги». Да, предприимчивый финансовый игрок, имеющий доступ к закрытой информации и не лишенный способности эту информацию анализировать, мог сделать из приватизационного чека и десять «Волг». Но обещали-то всем.

Они закрывали глаза на российскую социальную реальность, когда широким мазком проводили приватизацию, игнорируя ее негативные социальные последствия, жеманно называя ее безболезненной, честной и справедливой. Что ныне думает народ о той, «большой» приватизации, известно. Это был шок и ужас, который породил термидор.

Они не дали себе задуматься о катастрофических последствиях обесценивания вкладов в Сбербанке. А ведь тогда было очень просто решить проблему вкладов — через государственные облигации, источником погашения которых мог бы стать налог на прирост капитала (или, например, пакеты акций лучших предприятий страны, переданных в частную собственность). Но никакого интереса обслуживать «советских» у реформаторов не было.

Никто в девяностых годах так и не занялся реформами образования, здравоохранения, жилищно-коммунальной сферы, ничем, что могло хоть как-то облегчить надвинувшийся душный ельцинский морок.

Социальный мир, чувство национальной гордости были проигнорированы сторонниками Ельцина, что послужило мощным катализатором крымской одиссеи Путина. Ельцин и его приближенные отделили себя от народа даже не пропастью, а стальными рядами модной колючей проволоки из США. Железным вакуумом, в который информационно-бюрократическим насосом закачали розовые либеральные представления о действительности и манипуляторные технологии. В девяностых возникло представление о всесилии неких по-литтехнологов — людей, которые якобы способны восполнять отсутствие реальной политики в тех или иных областях хитроумными виртуальными продуктами одноразового использования. Этот нескоропортящийся продукт до сих пор лежит на витринах заведений «улыбающегося дьявола» Суркова, демиурга русской политики.

Уже избирательная кампания 1995–1996 годов показала, что в российском обществе либерал ассоциируется с подонком.

Либеральные лидеры называли себя смертниками и жертвами, свои правительства — «кабинетами камикадзе». Но смертники подозрительно быстро, к середине девяностых, обросли «мерседесами», дачами, виллами, ночными клубами, золотыми кредитными картами.

Ходорковский уверен, что «стоическому бойцу либерализма, готовому ради торжества идеи погибнуть, пришла на смену расслабленная богема, даже не пытавшаяся скрывать безразличия к российскому народу, безгласному «населению». Этот богемный образ, приправленный демонстративным цинизмом, премного способствовал дискредитации либерализма в России».

Михаил Борисович мягко стелет. А где же были все эти стоики? Не они ли при первой возможности кричали «раздави гадину»? Они! Либералы говорили неправду о том, что в России якобы становится жить все лучше и лучше, так как сами не знали и не понимали — часто и не хотели понимать, — как на самом деле живет большинство людей. Зато теперь — при термидоре — приходится выслушивать и узнавать это.

«Даже по отношению к декларируемым ценностям либерализма его адепты были честны и последовательны далеко не всегда, — издалека заходит олигарх. — Например, либералы говорили про свободу слова — но при этом делали все возможное для установления финансового и административного контроля над медиапространством, для использования этого магического пространства в собственных целях. Чаще всего подобные действия оправдывались «угрозой коммунизма», ради нейтрализации которой позволено было все. А о том, что сама «красно-коричневая чума» сильна постольку, поскольку либеральное руководство забыло про свой народ, про его подлинные проблемы, не говорилось ни слова».