Великий де Голль. "Франция - это я!" - Марина Арзаканян Страница 60

Рассчитывал ли вообще де Голль на успех в переговорах по НАТО? Мог ли он надеяться, что англичане и американцы ему уступят? Скорее всего, нет. Президент Франции никогда не забывал мудрых слов так любимого им Гёте – «Сильный характер должен сочетаться с гибкостью разума» – и старался следовать им. В 1959 году генерал объявил, что его страна сама позаботится о своей безопасности и создаст собственные ядерные силы. Только обладая ими, считал де Голль, Франция осознает национальное величие. И она начала работать над созданием атомного оружия. Президент подтвердил это на пресс-конференции 10 ноября 1959 года. Уже в феврале следующего года на полигоне во Французской Сахаре было проведено первое испытание ядерной бомбы. Таким образом, Франция, наравне с Соединенными Штатами, Англией и СССР, хотели они того или нет, вступила в «клуб ядерных держав». Де Голль вообще стремился к усилению военной мощи своей страны. Франция приступила к созданию новейших военных самолетов, кораблей, подводных лодок, средств наземного передвижения.

Политика возрождения национального величия генерала предусматривала и превращение Франции в процветающую индустриальную державу. Президент считал, что достижение такой цели должно стать главной задачей правительства. «Народ без амбиций, – утверждал де Голль, – все равно что снаряд из дерева» {468}. Он считал, что необходимо поощрять развитие во Франции науки и техники, важнейших отраслей промышленности. Этому способствовали одобряемые президентом дирижистские методы управления экономикой и система планирования. Генерал счел необходимым провести денежную девальвацию. С января 1960 года правительство ввело в оборот новый, «тяжелый» франк. Это привело к уменьшению инфляции, стимулированию экспорта из страны и сделало французскую валюту конвертированной. Президент даже мечтал возвратить франк к золотому стандарту. Однако такая идея не была одобрена в финансово-политических кругах страны и осталась неосуществленной.

Де Голль всегда боготворил Францию. Он жил и созидал во имя нее. Президент восхищенно говорил: «Какой же мы получили шанс, что живем в этой стране. Нет такой второй в мире! Как она великолепна в своем искусстве, культуре, литературе, архитектуре, садах, дворцах… Каких она дала врачей, ученых, военных…» {469} Но для де Голля Франция и французы – это отнюдь не одно и то же. Генералу принадлежат и такие слова: «Французы недостойны жить в столь прекрасной стране» или «Как хороша была бы Франция без французов» {470}.

Президента не всегда радовало поведение соотечественников. Он считал их недостаточно переживающими за отчизну, думающими только о личной выгоде, страдающими социальной завистью {471}. Генерал следующим образом объяснял страсть французов к развязыванию революций: «Цель революций – заставить изменить положение вещей. Французы устраивают их из-за бессилия. Они не могут разрушить элиту общества, потому что чувствуют себя неспособными ее заменить и понимают, что никогда не сравняются с ней. Вот тогда и начинается марание ковров, срывание гардин и разбивание изразцов» {472}. Почему такие суждения? Наверное, потому, что де Голль, личность выдающаяся, всегда стоял выше каких-то усредненных качеств своего народа. Несмотря на приведенные высказывания, он всегда радовался и гордился успехами французов на любом поприще, считая, что своими достижениями они вносят вклад в сокровищницу нации. Генерал всегда хотел понять чаяния простых французов, быть близким к ним. С первых же месяцев президентства он постоянно совершал поездки по различным департаментам страны и знакомился с жизнью своих сограждан.

Большое значение де Голль придавал социальной политике правительства. Генерал желал, чтобы она развивалась согласно разработанной его сторонниками еще во времена РПФ доктрине «участия» или «ассоциации труда и капитала». Он видел в ней третий путь между капитализмом и социализмом.

И все-таки президента прежде всего интересовала держава, во главе которой он стоял, а не люди, ее населявшие. За культурное процветание Франции он мог быть спокоен, потому что по его указанию министром культуры в правительстве Дебре был назначен Андре Мальро. Обычно скупой на комплименты де Голль называл писателя «гениальным другом» {473}. «Каждый режим, – отмечал президент, – должен иметь своего Виктора Гюго, чтобы пробуждать воодушевление граждан, которые погрязли в своих повседневных заботах. У Мальро есть дар зажигать» {474}. Генерал не ошибся ни в выборе, ни в характеристике.

Знаменитый французский писатель с огромным рвением взялся за исполнение обязанностей министра культуры. После развернутых Мальро грандиозных реставрационных работ засверкали своим былым великолепием Лувр и дворец Инвалидов, Триумфальная арка в Париже, Трианон в Версале, переоборудовались старые музеи, создавались новые музеи и театры. В США впервые увидели «Джоконду», в Японии – «Венеру Милосскую», а в Париже – уникальные предметы древнеегипетского прикладного искусства из гробницы Тутанхамона. Во многих департаментах Франции открывались Дома культуры. Увековечивалась память знаменитых французов – прах Жана Мулена был перенесен в Пантеон.

Последние месяцы 1959 года стали напряженными для президента республики. Причиной тому были не переговоры с лидерами западных государств, а политика в отношении Алжира. Несмотря на совершенно особенное положение этой колонии, де Голль, скорее всего, уже в момент возвращения к власти полагал, что ей нужно предоставить независимость. Генерал был убежден, что по иному пути Франция следовать не могла, и считал бессмысленным удерживать Алжир силой под французским суверенитетом. Однако беда заключалась в том, что многие другие так не считали. Алжирская драма не только продолжалась, но и затягивалась, превратившись в настоящую трагедию или, по выражению Мориса Тореза, «язву на теле нации».

Президент республики решил обнародовать свои взгляды 16 сентября 1959 года. В речи, которая передавалась по радио и транслировалась по телевидению, он заявил: «Перед Францией все еще стоит сложная и кровавая проблема Алжира. Мы должны ее разрешить и не сделаем это так, чтобы настроить одних против других. Мы, как любая великая нация, разрешим ее единственно возможным путем – предоставлением самим алжирцам права выбора их будущего». Далее генерал уточнил, что право алжирцев на самоопределение мыслится им как выбор одного из трех решений: «отделение от Франции и образование самостоятельного государства с собственным правительством»; «полное офранцуживание»; «правительство алжирцев, созданное самими алжирцами, опирающееся на помощь Франции и тесный союз с ней в области экономики, обороны и внешних сношений» {475}.