"Волчьи стаи" во Второй мировой. Легендарные субмарины Третьего рейха - Алекс Громов Страница 60

— Ну прямо как исполинский дельфин, — сказал патер. Пожалуй, скорее акула, — возразил фон Люрхов. — Два месяца мы ничего не услышим о ней.

…Патер извлек из тайника пенал с перьями, тушью и тонкой бумагой и, аккуратно кладя штрихи, принялся рисовать план гавани Зеебрюгге с вытянувшимся, плавной дугой уходящим далеко в море молом. Здесь стояла субмарина… Патер взглянул на часы. Двадцать минут первого. Она была уже далеко от берега, где-то в открытом море…».

Впрочем, английские конструкторы и немецкие разведчики тоже даром времени не теряли. И даже Шерлок Холмс не остался в стороне. В рассказе Конан Дойла «Чертежи Брюса-Партингтона» он расследует не просто убийство клерка из Арсенала: «Бумаги, которые этот несчастный молодой человек держал у себя в кармане, — чертежи подводной лодки конструкции Брюса-Партингтона… Трудно переоценить ее военное значение. Из всех государственных тайн эта охранялась особенно ревностно. Можете поверить мне на слово: в радиусе действия лодки Брюса-Партингтона невозможно никакое нападение с моря». Охотятся за чертежами, как легко догадаться, немецкие агенты. А ведь еще и Первая мировая война не началась!

В романе советского фантаста Александра Беляева «Остров погибших кораблей» практически нет фантастики, если не считать таковой легенду о Саргассовом море, где любой корабль застревает намертво. На этом фоне разыгрывается остросюжетная мелодрама. Главные герои, попав на остров, образованный кораблями, которые сносит в эту точку течение уже не первый век, обнаруживают там человеческое поселение и местного «царька» Фергуса Слейтона. А заодно узнают, что «во время германской войны на остров занесло немецкую подводную лодку и на ней троих оставшихся в живых: матроса, капитана и молодую француженку с потопленного этой же подводной лодкой пассажирского парохода. Когда француженка появилась на острове, Фергус захотел сделать ее своей женой. Между Фергусом и немецким капитаном подводной лодки произошла ссора. Немец был убит… Потом… потом француженка умерла. Слейтон говорил, что она случайно отравилась рыбным ядом. Но на острове говорили, что она покончила с собой, так как любила убитого Фергусом немецкого капитана».

Герои-американцы — инженер, сыщик и дочка миллионера — находят подлодку среди полусгнивших галеонов, чинят ее и удирают со зловещего острова. Когда кончается кислород, а водоросли все еще мешают лодке всплыть, один из беглецов умудряется вылезти наружу через торпедный аппарат — «Если через двадцать минут субмарина не поднимется на поверхность, — значит, я погиб!» — и тесаком расчистить путь наверх.

Вторая мировая война не оставила места мелодрамам. Морская романтика еще проявлялась в пропагандистских фильмах Третьего рейха, но после окончания войны художественные произведения повествовали о суровой действительности.

Вольфганг Отт в романе «Стальная акула. Немецкая субмарина и ее команда в годы войны. 1939–1945» пишет о тяжких испытаниях: «Ветер достиг штормовой силы и превратил длинную атлантическую зыбь в вертикальные валы, которые обрушивались на мостик, пытаясь разорвать ремни, которыми вахтенные привязывали себя к поручням. При приближении волны сигнальщики наклоняли голову, прятались под козырек мостика и выгибали спины, словно коты в грозу. Сначала Тайхману это показалось смешным, но вскоре волна накрыла всю лодку, и ему еле хватило дыхания, чтобы дождаться, когда она схлынет. Такие волны шли одна за другой. И хотя Тайхман не хотел в этом признаваться, временами ему становилось страшно. Силы были слишком неравными: маленькая лодка, мостик которой возвышался над водой всего на 3 м, и эти гигантские массы воды. Волны надвигались, словно огромные дюны, и заживо погребали четверых мужчин на мостике. Надо было приноровиться, вовремя делать полный вдох, чтобы воздуха хватило на тот период, пока находишься под водой. С головой вахтенных накрывали все волны без исключения, но, когда попадалась особо большая волна, создавалось впечатление, что ты нырнул очень глубоко. Один раз, когда рулевой не смог удержать лодку на курсе и ее развернуло, волны ударили в корму, сорвали с места пулемет и швырнули его прямо на мостик, на закрытые планширы, сбросив всех четверых вахтенных в море. Моряки беспомощно повисли на ремнях. С огромным трудом они забрались обратно на мостик, и в ту же минуту на них обрушилась лавина воды. Тайхман думал, что задохнется, — он забыл сделать глубокий вдох. Но в последний момент лодка вырвалась из объятий волны, и Тайхман понял, что жизнь продолжается. Когда он сменился с вахты, шторм стал еще сильнее. О танкере все забыли, и ему удалось уйти.

…В полдень Тайхман снова заступил на вахту. Шторм не прекращался. Тайхман дважды падал с койки, хотя с большим трудом нашел такое положение, из которого, казалось, ничто не могло его вытряхнуть. О сне не могло быть и речи — нельзя было даже переодеться в сухое. Половина команды укачалась и блевала по всей лодке. От одного запаха можно было заболеть морской болезнью.

…Шум винтов эсминца быстро приближался. Вскоре он раздавался уже прямо над головой — эсминец находился непосредственно над лодкой. Подводники посмотрели вверх, как будто надеялись что-то увидеть. Тайхмана поразил ужас в их глазах. Похоже, ситуация была совсем не нормальной. Он тоже посмотрел вверх. И тут, чтобы не упасть, моряки схватились за то, что попалось им под руку, — субмарина резко наклонилась вперед. Глубиномер в переднем отсеке показывал 50 м. Где-то открылся шкаф с посудой — на палубу с грохотом посыпались тарелки; пустой медный кофейник докатился до передней переборки.

— Срочное погружение, — сказал инженер. Через мгновение он произнес по громкой связи: — Всем откинуться на переборки.

Тайхман сидел рядом с переборкой, и ему нужно было лишь немного отодвинуться назад, чтобы выполнить команду. Другие моряки в носовом отсеке сидели кто на полу, кто на торпедах. Они встали, чтобы отойти назад, как вдруг пол с ужасным грохотом ушел у них из-под ног. Тайхман застыл на месте. Ему показалось, что внутри у него все оборвалось — все внутренности сплелись в клубок, трепеща и подрагивая. Он с удивлением обнаружил, что способен дышать. Он выглянул в открытые переборочные двери отсека — людей в центральном посту сотрясала дрожь; машинисты в кормовом отсеке тряслись еще сильнее. Очертания их выглядели расплывчатыми, как на нерезкой фотографии. Лодка напоминала туго натянутую струну, готовую вот-вот лопнуть.

…Три недели они бороздили воды Карибского моря от Пуэрто-Рико до Тринидада, но не встретили ничего, достойного их внимания. Все это время море было таким спокойным, что казалось уснувшим, а когда поднималась зыбь, создавалось впечатление, что это колышется расплавленный свинец. Небо было покрыто дымкой, в воздухе не чувствовалось ни дуновения. Группы облаков висели неподвижно, словно аэростаты воздушного заграждения. Солнце было медно-коричневого цвета и немилосердно жгло палубу. Оно светило 14 часов в сутки и большую часть времени стояло вертикально над головой моряков, несших вахту на мостике. Его лучи, казалось, хотели расплавить стальной корпус лодки. Изнуряющая жара лишала людей энергии, убивала мысли и высасывала из них последние соки. Моряки несли вахту без головных уборов; защиты от солнца не было нигде. Но больше всего их донимала жажда. Вокруг расстилалась бесконечная водная гладь, сверкавшая, словно жестяная крыша, а у них почти не было питьевой воды. На моряков наваливалась усталость, руки и ноги с каждым часом становились все тяжелее. Вахтенные с трудом подавляли желание опустить бинокль, закрыть усталые глаза, задремать, заснуть, заснуть на вахте. Но они продолжали вглядываться в даль сквозь бинокли. Время от времени веки моряков закрывались от усталости, но только на несколько секунд. Они протирали глаза и в полдень, в адскую жару, от которой кружилась голова, наклонялись вперед, чтобы усилить циркуляцию крови в мозгу. Если это не помогало, на них выливали ведро морской воды. Время от времени кто-нибудь из вахтенных терял сознание, и его спускали в центральный пост.