Сталин - Дмитрий Волкогонов Страница 61

«Величайший мыслитель и корифей науки», как было записано в протоколе № 9 общего собрания Академии наук СССР от 22 декабря 1939 года, между тем был и остался на долгие годы догматическим популяризатором марксизма, примитивным толкователем ленинских идей. Но к тому времени, когда он станет академиком, когда будут приниматься решения, прославляющие Сталина как «светоча мировой науки», не воля разума будет руководить этими почтенными людьми. Коронация генсека интеллектуальным венцом станет лишь одним из проявлений тех уродств, которые породило обожествление «вождя».

Ирония судьбы! В 1949 году академик П.Н. Поспелов напишет статью «И.В. Сталин – великий корифей марксистско-ленинской науки», а спустя несколько лет он же по поручению ЦК подготовит ошеломляющие разоблачительные выводы, которые лягут в основу знаменитого доклада Н.С. Хрущева на XX съезде партии… Ну а пока вернемся в 20-е годы…

Оказавшись во главе ядра ЦК, Сталин быстро почувствовал, что кроме организаторских качеств, которыми он обладал, «твердой руки», которую уже почувствовали многие в аппарате, ему нужно проявить себя и как теоретику. С одной стороны, переход к новому этапу борьбы за созидание нового общества требовал теоретического осмысления широкого круга вопросов. Все было внове: в экономической, социальной и культурной областях. Ленинская концепция социалистического строительства как бы давала возможность видеть завтрашний день, но и требовала конкретизации применительно к практике ближайшего будущего.

С другой стороны, Сталин понимал, что лидер партии, а он хотел им стать не формально, а фактически, должен иметь устойчивую репутацию теоретика-марксиста. Он понимал, что подавляющее большинство его статей не оставили какого-либо следа в общественном сознании. Многие из них были посвящены тому или иному эпизоду, моменту многоцветной действительности. В этой мозаике лозунгов, идей, призывов, которые выплеснула революция, сталинские скучноватые статьи просто терялись. Правда, ко времени, когда Сталин стал постепенно утверждаться в руководстве партии после Ленина, им было опубликовано и несколько теоретических работ. Одну я уже называл – «Анархизм или социализм?». О том, каков ее теоретический, философский уровень, можно судить лишь по одному фрагменту: «…буржуазия постепенно теряет почву под ногами, – писал Сталин, – и с каждым днем идет вспять… как бы сильна и многочисленна ни была она сегодня, в конце концов она все же потерпит поражение. Почему? Да потому, что она как класс разлагается, слабеет, стареет и становится лишним грузом в жизни. Отсюда и возникло известное диалектическое положение: все то, что действительно существует, т. е. все то, что изо дня в день растет, – разумно, а все то, что изо дня в день разлагается, – неразумно и, стало быть, не избегнет поражения». Удручающий примитивизм и наивность этих умозаключений очевидны. Правда, это не помешало академику Митину назвать данный фрагмент «классической характеристикой нового»…

Малозаметными остались и такие его теоретические работы, как «Марксизм и национальный вопрос» (1913 г.), «Октябрьский переворот и национальный вопрос» (1918 г.), «К вопросу о стратегии и тактике русских коммунистов (1923 г.) и некоторые другие. Сталин довольно скоро почувствовал, что он не в состоянии внести нечто принципиально свое в теорию марксизма, что могло бы стать подлинно новым словом в великом учении. Он все больше убеждался, что гений Ленина предвосхитил очень многое; мысль Владимира Ильича приподняла завесу над дальними далями. К какой бы сфере деятельности ни приходилось прилагать свои усилия, Сталин видел в ней следы ушедшей далеко-далеко вперед тени вождя. Мысль генсека не смогла даже приблизиться к мысли гения.

Ожесточенная междоусобица, которая не переставала потрясать партию в те годы, потребовала от Сталина максимально прибегнуть к широкой пропаганде ленинского наследия, его идей и выводов. Так к нему пришла мысль прочесть небольшой курс лекций «Об основах ленинизма» в Свердловском университете. Вскоре после смерти Ленина эти лекции были прочитаны. В апреле и мае 1924 года их опубликовала «Правда». Пожалуй, именно они принесли Сталину определенное признание как «теоретику».

Образованность не только основной массы населения – крестьянства, но и рабочего класса, партийцев была низкой. Им была нужна азбука ленинизма. Только предельная популярность, доходчивость, ясность, простота могли обеспечить понимание ленинских идей. Сталин к решению этой задачи оказался готов. Его «бинарное» мышление пригодилось как нельзя лучше. Телеграфно короткие фразы. Никаких мудреных терминов. Отсутствие глубины. Но ясность, ясность, ясность… Лекции после публикации были хорошо приняты. Их широко использовали агитпропы для ликвидации политического невежества населения. В последующем «Вопросы ленинизма», «Об основах ленинизма» были канонизированы и превращены усердными сталинскими пропагандистами в догматический цитатник. Работы и впрямь походили на мозаику из цитат. Пожалуй, если их убрать из сборников, то в некоторых из них остались бы лишь знаки препинания. Однако одно издание следовало за другим…

В этих работах Сталина немало положений, на которых формировалось мировоззрение миллионов советских людей. Хотя существенно, что генсек, трактуя ленинские идеи, серьезно перекроил многие из них. Так, раскрывая сущность диктатуры пролетариата, он фактически сделал акцент лишь на ее насильственной стороне, начисто «освободив» ее от демократического содержания. Сегодня, например, нельзя без содрогания читать страницы сталинской работы «О политике ликвидации кулачества как класса», зная, что стояло за этим.

Сборник за сборником выходили в Государственном издательстве политической литературы. Редакторы не смели без Сталина что-либо менять, уточнять, поправлять. Поэтому, читая, например, выпущенный одиннадцатым изданием в 1945 году сборник «Вопросы ленинизма», сталкиваешься с местами, от которых берет оторопь. Сталин полемизирует, ругает, критикует; шельмует Зиновьева, Троцкого, Каменева, Сорина, Слуцкого, Бухарина, Рыкова, Радека, многих, многих других, будто они живы: «давайте послушаем Радека», «Троцкий говорит уже два года», «Каменев имеет в виду», «А как говорит Зиновьев?», «Эти факты известны Зиновьеву», «Бухарин опять говорит»… Конечно, мы знаем, что эти работы Сталин написал тогда, когда все эти люди, как тысячи и миллионы других, были живы. Но с тех пор прошли годы, а Сталин продолжает полемизировать со своими оппонентами, которых он распорядился уничтожить. Аргументы, которые выдвигает Сталин, борясь теперь уже с тенями ушедших людей, предстают не просто научно несостоятельными, но и в высшей степени кощунственными. И хотя в книге то и дело жирным шрифтом набрано: «Аплодисменты переходят в овацию», «Гром аплодисментов», «Все встают и приветствуют любимого вождя», «Громовое «ура!» (и все это было), не покидает ощущение, что сама книга – из кошмарного сна. Уничтожить своих теоретических оппонентов и продолжать измываться над мертвыми мог лишь человек, полностью преступивший общечеловеческие нормы морали. Поэтому даже верные суждения, которые встречаются в примитивном популяризаторстве Сталина, не могут не восприниматься как кощунство.

Когда Сталин готовился прочесть, а затем опубликовать свои лекции, он еще не был полностью в плену идеологических предрассудков, которые затем сам усиленно культивировал. Так, например, невозможно представить, чтобы Сталин мог позволить в конце своей жизни то, что он написал о ленинском стиле в 1924 году. В середине 20-х годов он мог, не греша против истины, утверждать, что стиль ленинизма состоит в соединении русского революционного размаха и американской деловитости. «Американская деловитость – это та неукротимая сила, – писал генсек, – которая не знает и не признает преград, которая размывает своей деловитой настойчивостью все и всякие препятствия, которая не может не довести до конца раз начатое дело…» Думаю, что если бы кто-нибудь публично сказал в более поздние годы сталинские слова: «Соединение русского революционного размаха с американской деловитостью – в этом суть ленинизма в партийной и государственной работе», то ему пришлось бы об этом горько пожалеть. В 20-е годы мысль Сталина, пусть и без полета и озарения, все же еще не была полностью стянута обручем воинствующего догматизма.