Судьба династии - Александр Широкорад Страница 61

И наконец настал день, когда я поняла, что больше так не могу. Терпение моё истощилось, ни на какие уступки я не пойду. Я пойду той единственной дорогой, которая выведет меня к сносной и достойной жизни в изгнании» [122].

В 1923 году супруги развелись. Развод происходил в два этапа — в русской православной церкви и во французской мэрии. Гражданский брак расторгался медленно и трудно, но в конце концов всё устроилось. «Моя привязанность к его семье не поколебалась, — пишет Мария Павловна. — Они оставались на моём попечении ещё годы. Пока Путятин не женился на американской девушке, мы время от времени дружески встречались».

Под семьёй Мария Павловна понимала не только мужа, но и его мать, и брата Алека. А насчёт дружеских встреч — я думаю, тут попахивает политикой. Сергей и Алек Путятины вместе с Дмитрием Павловичем принимали активное участие в движении младороссов. Замечу, что и сама Мария Павловна тоже стала сторонницей Казем-Бека и неоднократно осуществляла пожертвования в пользу партии.

Любопытно, что 3 июня 1940 года Алек Путятин был арестован французской полицией за связь с младороссами и на несколько месяцев отправлен в концлагерь. Его брат Сергей уехал в США и женился на американке Ширли Маннинг. Князь Сергей Путятин умер в феврале 1966 года в городе Чарльстоне (штат Южная Каролина). Он на полгода пережил первого мужа Марии Павловны принца Вильгельма, скончавшегося в июне 1965 года в своём поместье Стенхамар в Сёдерманланде.

После развала «Китмира» Мария Павловна взялась за перо. Вот как описывает это она сама: «Зимой 1927 года, сразу после женитьбы брата, я сошлась с группой французов, увлекавшихся литературой и политикой. Встречались мы по-домашнему, и, к моему огромному удивлению, их увлекли мои истории. Они часами слушали рассказы о детстве и юности, расспрашивали о войне и революции. Они разговорили меня, и было одно удовольствие держать речь перед такими внимательными слушателями. Я в новом свете увидела свою жизнь, её события представляли звенья одной цепочки, неким пунктиром в общем движении. Признаюсь, я не думала, что это имеет какое-то историческое значение, поскольку моя роль была незначительной, но обидно не оставить письменное свидетельство о делах и событиях, которым был очевидцем.

Воображение готовно отозвалось. Вот тема, близкая мне во всех отношениях. Ободряемая друзьями, я села писать; у меня не было выбора, ничто уже не могло меня остановить. Из подёрнутого дымкой прошлого выплывали давно забытые картины, подробные и яркие…

Издатели шведского журнала, куда я поставляла статьи, досаждали мне просьбами написать для них воспоминания, но я неизменно отклоняла их предложение. Но однажды от издательского дома в Париж приехал агент и без посредников завёл со мной этот разговор. Каким-то образом прослышав, что я начала писать мемуары, он был особенно настойчив и сразу предложил большие деньги за оконченные главы. Мне позарез была нужна примерно такая сумма, и я согласилась. Немедленно был выписан чек, и я вручила ему свою необработанную даже писанину.

Этим дело не кончилось. Поскольку другого источника доходов не предвиделось, я подписала соглашение, по которому обязалась давать продолжение отдельными статьями, и за каждую они будут платить» [123].

Во время пребывания на Корсике, куда Марию Павловну уговорили приехать Феликс и Ирина Юсуповы, наша героиня сильно повредила лодыжку. Врача рядом не оказалось, и княгиня осталась хромой до конца жизни.

В сорокалетнем возрасте Мария Павловна отправилась пароходом в США, где прожила несколько лет, работая консультантом в фирме модной одежды «Бергдорф и Гудман». Она ездила по стране с лекциями, что в США было обычным способом подработать. Корпорация Херста послала её корреспондентом в Германию.

В 1935 году Мария Павловна неожиданно увлеклась фотографией. Она занималась цветной фотографией, что в те годы было редкостью. Фотоискусство стало её страстью.

Также Мария Павловна начала коллекционировать русские книги, и в Нью-Йорке ей посчастливилось купить книги, когда-то принадлежавшие её отцу. Успех мемуаров возбудил в ней интерес к литературной деятельности, однако художественные произведения не получались.

В 1937 году Мария Павловна получила шведское подданство по ходатайству своего старого друга — шведского короля Густава Адольфа. На него подействовали рассказы Леннарта о бедствиях его матери и о внешнем виде её паспорта, который можно было развернуть на два метра со всеми визами и прочими вклейками. В результате Мария Павловна даже получила шведский дипломатический паспорт. Раньше, когда она бывала в Биаррице и получала приглашение в Испанию, испанской королеве приходилось присылать за ней личный автомобиль, чтобы избавить княгиню от паспортного контроля на границе.

Шведские журналисты время от времени брали у Марии Павловны — бывшей шведской принцессы — интервью, она читала им наизусть Яльмара Седерберга и Августа Стриндберга и жадно расспрашивала о своём сыне. А сын Марии Леннарт 11 марта 1932 года женился на простолюдинке Карин Насвондт.

После войны Мария Павловна переехала в Аргентину под предлогом того, что не может жить в стране, официально признавшей Советский Союз. В Буэнос-Айросе у неё была небольшая квартирка с садом, откуда она прогоняла соседских мопсов сочной русской бранью.

Теперь Мария Павловна посвятила всё своё время живописи, и несколько картин ей даже удалось продать. Иногда в газетах публиковались статьи княгини об искусстве и дизайне. Однако её материальное положение оставляло желать лучшего. Но когда с деньгами стало совсем плохо, неожиданно пришла помощь от короля Швеции.

В 1947–1948 годах Леннарт провёл несколько месяцев в Буэнос-Айросе и наконец-то как следует познакомился со своей матерью, подробно расспросил её о своём детстве и своих предках.

В 1949 году Мария Павловна впервые за тридцать лет встретилась со своим первым мужем принцем Вильгельмом. Встретились они в доме у их сына в Майнау. Встреча не была запланирована и стала неожиданностью для обоих. Однако бывшие супруги стали общаться как старые друзья и даже поцеловались в щёку.

После войны Мария Павловна большую часть времени жила у своих знакомых в Европе. Её охотно принимали — княгиня свободно говорила на нескольких языках, да к тому же была настоящей русской княгиней императорской крови.

Об этом периоде жизни Марии Павловны биограф династии Стаффан Скотт пишет: «Визиты к сыну доставляли не только радость: к этому времени в ней развилась специфическая бестактность, свойственная пожилым дамам разных национальностей, но особо присущая зрелым русским дамам. В Марии Павловне эта черта сочеталась с великокняжеским воспитанием в традициях самодержавия, и семью сына она воспринимала как свою вотчину: столкновения с сыном, который собственной судьбой продемонстрировал не меньшее упрямство, были, надо думать, внушительными. У принца Леннарта хватало проблем с роднёй: поместье принца Вильгельма его гражданская жена Жанна Трамкур населила своими детьми, оттеснив Леннарта; а в Майнау то и дело появлялась мамаша и пыталась взять командование в свои руки» [124].