Нелидова. Камер-Фрейлина императрицы - Нина Молева Страница 62

— Подумала я тут, папа, и решила следователем не Трубецкого — фельдмаршала Голицына назначить. В тонкостях следственных он ничего понимать не может, запутается, а уж вывод я сама сделаю.

— Может, и верно, что следователя настоящего к делу такому сомнительному допускать и за версту нельзя. Да тут иная опасность видится. Часто ли князь в былое время во дворце бывал?

— Постоянно бывал, сам знаешь.

— Обывателей дворцовых, выходит, всех как есть видывал?

— А как иначе. Странные вопросы задаёшь, папа.

— Странные, говоришь, матушка. Ну, а коли князь наш от природы памятлив? Лица да обстоятельства в голове держит?

— Не может быть, чтобы авантюрьера...

— Хорошо, хорошо, матушка, лишнего вслух не произноси. Во дворце ушей любопытных да догадливых больше, чем щелей в полу. А если вдруг, ненароком, князю какое сходство на ум взбредёт? Такое ведь всегда случиться может. И то в толк взять надо: новоприбылая обиход придворный во всех тонкостях знает, на языках многих отлично изъясняется, политесу обучена. Ну, велела ты сказать, дочь она трактирщика какого-то.

— Пражского. Из города Праги.

— Вон как! И обиход царский в трактире, промеж пивных бочек и блевотины пьяной изучала, так что теперь дофинку французскую и ту в сомнение ввела! Уже одна несообразность эта князя задуматься заставит. Да и неизвестно ещё, что дитё запомнить могло.

— К чему клонишь, папа?

— К тому, что никаких документов новоприбылой Голицыну ли, кому другому ни под каким видом не давать. Пусть у тебя, матушка, в самом большом секрете хранятся. За фельдмаршалом наблюдение установить самое что ни на есть строжайшее. И секретное! Слышь, государыня матушка, секретное по части мыслей его самых сокровенных. Вещи также личные новоприбылой у ней отнять — пусть в одном платье остаётся. Вещи тоже убрать, чтоб никто не лазил, не любопытствовал.

— Я о Шешковском думала...

— Упаси тебя Господь, государыня! И что тебе на каждом углу кнутобоец этот снится? Ты сама рассуди: покуда дело до допроса с пристрастием не дошло, новоприбылая, если чего лишнего и знает, болтать не станет. Надежда у неё останется то ли с тобой, государыня, повидаться, то ли в выгодную минуту следователю выложить, если доверием его подарит. А после твоего кнутобойца человек всё разом выложит — терять ему уж покажется нечего. Вот если бы князь на доверие новоприбылую вызвал...

— Так ты и насчёт крепости спорить станешь.

— Да нет, крепость, может, и на пользу делу пойдёт. Только чем ты, матушка, дело-то кончать собираешься? Отпустить гостью на ссыльное житьё? За караулом, это уж как водится. Повесить вроде негоже. Женщина, да и вообще...

— Со ссылкой забот много.

— И то верно. А у тебя ещё целая свита — с ней разбираться надо.

— Знаешь, папа, намёк такой от Орлова есть: что если бы её замуж за одного из свитских выдать да и прочь пустить.

— Это чтобы вся Польша за ней сгоношилась? Хорош твой Орлов Алексей Григорьевич! Как есть мудрец.

— Да по его мысли, за плохоньким шляхтичем никто не пойдёт.

— Не пойдёт? Нет уж, матушка, тут лучше проб не делать — обожжёшься. А о конце новоприбылой ой как подумать следует.

* * *

Всемилостивейшая государыня!

Содержащаяся в Петропавловской крепости известная самозванка, от давнего времени находяся в слабости, пришла ныне в такое худое состояние здоровья, что пользующий её лекарь отчаивается в её излечении и сказывает, что она, конечно, не долго переживёт. Хотя во всё время её содержания употребляется для неё строгость в присмотре, однако всегда производимо ей было изнурительное пропитание. Следовательно, если она умрёт, то сие случиться может не иначе, как по натуральной болезни, приключившейся ей от перемены бывшего состояния. Чего ради почитаю я за должность вашему императорскому величеству донести всеподданнейше, пребывая впрочем со всеглубочайшим респектом всемилостивейшая государыня, вашего императорского величества

всеподданнейший раб князь Александр Голицын.

Октября 26-го дня 1775 года. Санкт-Петербург.

Екатерина II, А.С. Протасова

Кажется, обошлось со свадьбой. Не ждала, что Павел так легко отречётся от супруги. Полагала в нём большую глубину чувств. Ошиблась. А может, и нет никакой глубины. Угрюмость характера одна. И чувство собственности. Андрей Шувалов на его собственность позарился — вот и взвился.

Нет, не так просто. Ни разу даже могилы великой княгини не посетил. Спросила — ответ короче некуда: не было такой в моей жизни. Вы навязали её мне. Только вы!

О девочке из вюртембергского семейства думала не первый год. Мать увезла её во Францию. Забавно получилось: лоск французский — нутро немецкое. Упорядоченное. К семейному укладу прилежащее. На великого князя, как на икону, с первого раза глядеть начала. Образ святой! Не заметил. Знакомились — еле кивнул. К алтарю повёл — ни разу не посмотрел. Голову воротит либо под ноги глядит.

Спросила: понравилась ли? Плечами пожал: выбора не было, значит, и толковать незачем. Объяснять начала, резоны свои представлять — отмахнулся: сделано дело, и на поди. Нетто собой не хороша? Нахмурился: глупа. А впрочем, для ночи сойти может. О Наталье иначе говорил. В глаза заглядывал. Спрашивал без конца.

Сказала перед сговором: эта от обета брачного не отступится. Глаза поднял волк волком: никого под рукой не окажется, так не отступится. Или детей легко рожать станет. Роджерсон сказал, за ней дело не станет. Так и рассмеялся: хороша телка, от такой богатого урожая ждать можно.

Роджерсону выговорила: чтоб так об особе из царской фамилии!

Меня же по плечу ударил, смехом зашёлся: и чего это вы все правды не любите? Надо проще жить, вещи своими именами называть. Уверен — не полюбит супруги великий князь. Плохая она ему поддержка и утеха. Зато тебе, государыня, спокойней, верно? Поди с таким поговори.

Анна Степановна успела сведать: ещё венчание не состоялось — стал наш великий князь по библиотекам и боскетам с Катей Нелидовой разговоры разговаривать. Доверенные люди послушали: о книгах все толкуют. Один раз великий князь на одиночество жаловаться стал. Катишь разговор перевела. Отпустит его, нет ли — время покажет. При моём дворе все умные собой нехороши — что Екатерина Романовна, что Катерина Ивановна. Зато норовисты. Нелидова тоже. Виду не подаёт, а начальница сказала, всегда на своём настоять сумеет.

Бог ты мой, ещё о них думать! Граф Бобринский из заграничной поездки вернулся. Как только ни куролесил! Сколько денег выкинул. Бецкой за него горой: молод — отшуметься должен. А коли должен, вот и бери на себя обузу. Поместить в Кадетский корпус со всеми на равных, а по праздникам Бецкому его к себе домой и брать. Сам не справится — Настасья поможет. Шуметь станет — всякую охоту к шалостям отобьёт. Орловы молчат, будто и не их дело.