Ромен Гари, хамелеон - Мириам Анисимов Страница 62

В конце марта 1951 года Гари завершил первый вариант романа «Цвета дня». Он сам приехал в Париж, передал рукопись Гастону Галлимару и попросил аванс: он до сих пор тратил больше, чем зарабатывал. Каждый раз, оказываясь в Париже, он из экономии ночевал у Мишеля Галлимара, племянника Гастона и близкого друга Альбера Камю.

Сколько Гари ни засыпал их злобными письмами, Гастон и Мишель неизменно выказывали ему дружбу и доверие. Успокаивая тщеславие Гари, им приходилось прибегать к тонкой дипломатии. Например, прочитав «Бухту ангелов», которая в окончательном варианте станет «Цветами дня», они сумели уговорить автора внести в нее поправки. «Читатель не любит „проблем“, он любит „истории“», — убеждал Ромена Гастон.

Покорно вернувшись за письменный стол, в письме Клоду Галлимару от 10 июня 1952 года Гари признался:

Я пишу исключительно из тщеславия… я испытываю потребность в том, чтобы мной восхищались. В этом не только моя большая слабость, но и моя единственная сила, ведь если бы я не стремился к геройству, я не сумел бы сделать ничего из того, что сделан, и работал бы сейчас в гостиничном бизнесе где-нибудь на Лазурном Берегу, продолжая дело своей матери.

Целый год он существенно перерабатывал третью и четвертую части романа. Рукопись, которая изначально состояла из 1200 страниц, сократилась до 500. Работа была закончена лишь на следующий год, когда Гари уже жил в Нью-Йорке.

Весной 1951 года в посольстве Франции в США разразился скандал, который косвенно повлияет на карьеру Ромена Гари. Одного высокопоставленного семейного дипломата, баловавшегося на досуге литературой, во время полицейской облавы нашли в гостинице, где встречались гомосексуалисты. Благодаря своей дипломатической неприкосновенности он был оставлен на свободе, тогда как остальных фигурантов задержали. В США это было время «охоты на ведьм»: преследовались не только коммунисты и агенты коммунистических стран, действительные или подозреваемые, но начались и увольнения гомосексуалистов. За иностранными дипломатами велось пристальное наблюдение, герой этой истории не был исключением: за ним тайно следили во время прогулок в Центральном парке и на официальных приемах, особо отмечая моменты, когда он с кем-то заигрывал, прикасаясь к потенциальному партнеру и делая ему завуалированные намеки. Чтобы избежать скандала, Госдепартамент обязал французского дипломата в течение суток покинуть пост. Ему не дали даже времени на подготовку переезда. После короткого пребывания в Париже он несколько недель скрывался в Ирландии у своего друга Стаса Остророга, пока канцелярия стыдливо заметала следы.

Новость быстро просочилась в кулуары Министерства иностранных дел. Гари услышал об этом инциденте от Гастона Палевски в июне 1951 года. Скорее всего, именно эта история легла в основу рассказа «Так завершается солнечный день», опубликованного три года спустя в литературном журнале «Табль ронд» в июне 1954 года. Вряд ли оскандалившийся дипломат узнал бы о существовании этого рассказа, если бы ему не указал на него какой-то доброхот. Главный герой — высокопоставленный дипломат, который пользуется всеобщим уважением, семейный человек — влюбляется в турецкого мальчика, вместе с которым учится играть на уде [45], в то время как его жена, образец добродетели, напрасно ждет его в супружеской спальне. Были у него на то основания или нет, но дипломат узнал себя в этом персонаже. Литературные достоинства вовсе не вульгарного и не грубого произведения ничуть не поправили дела: он проникся к автору лютой ненавистью, которая несколько лет спустя заставит его воспротивиться назначению Ромена Гари на пост в Лондоне.

26 июня 1951 года Ромен Гари направил письмо главе кадровой службы Раймону Буске, в котором сообщал, что наконец-то, через четыре года после подачи заявления, Государственным советом было принято официальное решение об изменении его фамилии на Гари. Роман Касев более не существовал.

Летом 1951 года Ромен и Лесли много времени проводили в Рокбрюне. В одном из бывших хлевов Лесли устроила подобие кухни с водопроводом и печкой. От печки было только тепло, да и то лишь тогда, когда Сезар д’Агостен, у которого были дела со своим кузеном в Горбио, соизволит привезти угля. Супруги Гари прибыли из Ментоны на такси — неслыханная роскошь в глазах местных жителей, которых удивляло, почему в таком случае они поселились в темном переулке, где обреталась одна нищета. Даже мэр Рокбрюна уже не жил в самом городе, а знаменитые артисты, к которым местные жители относились с подозрением, покупали участки у моря, на полуострове Кап-Мартен.

Гари, закутавшись в шинель офицера Советской армии, которую ему подарили в Софии, засел за работу на чердаке с незастекленными окнами, в которые временами задувал ледяной мистраль. А Жуве завалил Лесли письмами, умоляя убедить мужа не отдавать с досады свою пьесу другому режиссеру. Он признавался Элен Опно, что недавняя пьеса Жана Жене «Бонны» оказалась «ужасной». «Мне хотелось испробовать что-то новое. Это главная ошибка моей жизни», — жаловался Жуве.

Рано утром Гари отправлялся на прогулку по Рокбрюну: проходил мимо крошечной церковной паперти, уложенной мозаикой из морских камешков, и пьеты памятника усопшим. В трех шагах, на углу, располагалась единственная на весь городок бакалея, Гари заходил, не произнося ни слова, брал с лотка яблоко и помахивал им перед лицом владельца г-на Яновски. Этот жест означал, что скоро Ида придет за него заплатить. Каждое утро Гари навещал древнюю маслину, которой было уже две тысячи лет. В обхвате она составляла 23,5 метра, а корни простирались на восемнадцать. Оно стояло на краю города, на углу улиц Жюльен и Орельен. Потом на горе над этим местом Лесли приобретет для Ромена участок, наверху усаженный рябинами, фиговыми и оливковыми деревьями, между которыми протекал родник, чтобы Ромен приходил сюда поразмышлять. Но тот предпочитал прогуляться до часовни Нотр-Дам-де-ла-Пауза, откуда открывался великолепный вид на итальянский берег, горы и море.

Дочь Иды — Мирей с нетерпением ожидала каждого очередного приезда супругов Гари в Рокбрюне. После уроков в католической школе, по дороге к которой стояла та самая маслина, она стремглав бежала к ним — Ромен посылал ее за сигаретами в кафе «Грот», просил принести ему или, наоборот, поставить обратно на полку ту или иную книгу, и Мирей проворно забиралась или спускалась по лесенке, ведущей в башню над морем. Она бродила по комнате, любовалась золоченой фигуркой ящерицы на камне, которую писатель рассеянно поглаживал, африканскими деревянными изображениями животных: соединенные друг с другом слон и бегемот в когтях у тигра, завороженно листала книги и журналы, например, специальный выпуск издания «Эр Франс» 1950 года, посвященный Африке и заморским департаментам.

Как-то раз Гари окликнул девочку: «Поди сюда! Ты трогала книжки?» — «Да». — «Ты можешь их смотреть, но будь добра, не вытаскивай закладки!»

Когда супруги Гари были в отъезде, Мирей пробиралась в пустой дом и читала всё, что попадалось ей под руку. В художественных альбомах она обнаружила изображения обнаженных мужчин, а из книг узнала, что у мусульман несколько жен. Она пристально рассматривала лубочную картинку, привезенную из Праги. На ней был изображен младенец Иисус, но Лесли сделала из него щенка в розовом платьице. Кюре, увидев эту картинку, долго на нее смотрел и наконец промямлил: «Ну хорошо, так и быть. Благословляю вас». Монахини, слушая рассказы Мирей о ее открытиях, ужасались. Особенно их возмутил вопрос девочки, многоженец ли Христос — ведь монахинь называют «невестами Христовыми». Соседка Иды удивлялась: «И ты у них работаешь?! Я бы нипочем не пошла». Ида воспитывала Мирей в строгости, потому что это был поздний ребенок она родила ее в сорок один год. В свое время, узнав, что беременна, она пошла к врачу, которому обещала заплатить цыплятами, чтобы «всё рассосалось. Но не вышло».