Гвардейское столетие - Александр Бушков Страница 62

Именно в этот гадюшник, по какому-то недоразумению именовавшийся «революционной Венгрией», вошли войска Николая I. По сути, он, подавив венгерскую «революцию», спас всю Европу. В те годы бунтовали практически повсюду – Испания, германские государства, Франция, Италия… Европе оставалось совсем немного до того, чтобы превратиться в ад кромешный – и Николай ее уберег от этого ужаса. За что и был наречен «жандармом Европы» – субъектами вроде Маркса с Энгельсом.

Должно быть, в мозгах у Лайоша Кошута к тому времени все перепуталось. Он, узнав о вторжении российских войск, воскликнул: «Какая узкая и противославянская политика – поддерживать Австрию!» Забыв о собственных противославянских репрессиях. Вот и получилось, что Николай I даже не Австрию спасал, а предотвратил геноцид славянских народов, на что у нас как-то не принято обращать внимание.

Что любопытно, среди тех, кто всерьез боролся за венгерскую революцию, насчитывается непропорционально большое число инородцев. Сам Кошут – словацкого происхождения. Поэт революции Шандор Петефи – никакой не Шандор и не Петефи, а натуральнейший славянин. Только в двадцать лет (1843) он начал писаться по-мадьярски, а до этого звался Александр Петрович.

Лучшие боевые генералы венгерской армии – поляки Бем и Дембинский. Видович и Дамьянич – то ли сербы, то ли хорваты, во всяком случае уж никак не мадьяры. Аулих и Мессенгауэр – австрийцы.

Именно «инородцы», кстати, и погибли в большинстве своем. Чистокровный мадьяр генерал Гергей, назначенный главнокомандующим, а после диктатором, быстренько вступил в переговоры с австрийцами и Николаем, выторговав себе помилование. В 1867 г., после амнистии, он преспокойной вернулся в Венгрию, а бывшие витии и баре революции Клапка и Перцель смирнехонько заседали в имперском парламенте.

Шандор Петефи пропал без вести после битвы под Шегешваром. Вероятнее всего, закопан неузнанным в общей могиле. Этот благородный славянский парень был настоящим поэтом…

Скользкий снег хрустит, сани вдаль бегут.

А в санях к венцу милую везут.

А идет к венцу не добром она,

волею чужою замуж отдана.

Если б я сейчас превратился в снег,

я бы удержал этих санок бег –

я бы их в сугроб вывернул сейчас,

обнял бы ее я в последний раз.

Обнял бы ее и к груди прижал,

этот нежный рот вновь поцеловал,

чтоб любовь ее растопила снег,

чтоб растаял я и пропал навек…

Через много лет, в 1917 г., задолго до Октября, Сталин в одной из статей в «Правде» напишет жестокие и верные слова: «Революция не умеет ни жалеть, ни хоронить своих мертвецов».

Венгерский опыт, думается мне, наглядно нам показывает, какое будущее ждало бы Россию в случае успеха декабристского мятежа. Известно, что приключается, когда революции вспыхивают явно преждевременно.

Даже если допустить, что декабристы действовали не сами по себе, а были ширмой для более серьезных и высокопоставленных людей – все равно Россию ждали страшные потрясения, перед которыми пугачевщина показалась бы скандальчиком в младшей группе детского сада. В 1917 г. в России, если присмотреться, никакой «революции» не произошло, ни Февральской, ни Октябрьской. Всего-навсего рванул перегретый паровой котел, и то, что творилось примерно год, где-то до осени восемнадцатого, правильнее именовать Всеобщей Смутой. Потом только большевики навели относительный порядок, и грандиозная заваруха приняла более упорядоченную форму «борьбы белых с красными»…

А ведь в 1825 г. все те противоречия, что привели к всеобщему кровавому хаосу 1917—1918 гг., были еще жгучее, острее, мучительнее!

Вспомните солдат Черниговского полка. Первое, что они сделали, осознав, что началась смута, – кинулись убивать жену полкового командира вместе с малыми детушками. Мало того – когда командиры повели их в неизвестность, солдатушки-бравы-ребятушки порывались громить еврейские местечки, и Муравьев их с превеликим трудом удержал… Представляете, что могло начаться по всей России, когда пронеслась бы весть, что царя в Питере больше нет, а есть непонятно кто?!

Горбачевский в своих мемуарах рассказывает примечательную историю, показывающую отношение «простонародья» к «барам».

В числе нижних чинов Черниговского полка, приговоренных к наказанию шпицрутенами за бунт, были два рядовых, еще прежде разжалованные из офицеров за другие прегрешения…

«Мщение и негодование возродилось в сердцах солдат, они радовались случаю отомстить своими руками за притеснения и несправедливости, испытанные более или менее каждым из них от дворян. Не разбирая, на кого падет их мщение, они ожидали минуты с нетерпением; ни просьбы генерала Вреде, ни его угрозы, ни просьбы офицеров – ничто не могло остановить ярости бешеных солдат; удары сыпались градом; они не били сих несчастных, но рвали кусками мясо с каким-то наслаждением; Грохольского и Ракузу вынесли из линии почти мертвыми».

И вы всерьез полагаете, что обуреваемые такими эмоциями солдаты и мужики, степенно собираясь за чайком, обсуждали бы чинно и благородно «Манифест» Трубецкого и общим голосованием принимали бы поправки к конституции Пестеля?

Более реалистичен другой вариант. Война всех против всех – крепостных против бар, деревни против города, одних армейских группировок против других. Поляки немедленно взбунтовались бы и по старой польской привычке предъявили претензии не только на Киев, но и на прилегающие к Черному морю земли. А ведь в Башкирии были живы еще старики, помнившие восстание Салавата Юлаева! А многочисленные казахские и ногайские роды российской короне подчинялись чисто номинально и вполне могли добавить огоньку ко всеобщему пожару!

Я не собираюсь подробно разрабатывать виртуальность, которая могла бы возникнуть в результате успеха мятежа «дня Фирса». Всю работу проделали до меня: замечательный историк Натан Эйдельман (как документалист в книге «Апостол Сергей») и мой хороший друг, талантливый писатель Лев Вершинин в романе «Хроники неправильного завтра». Вот краткое изложение.

Революционная армия очень быстро раскалывается на несколько непримиримых лагерей, которые начинают войну по всем правилам. Параллельно в стране действуют верные уцелевшим членам императорской фамилии войска, польские повстанцы и массы крестьян, поднявшиеся на «бессмысленный и беспощадный» русский бунт. Как минимум несколько лет в стране тянется повсеместная гражданская война без тылов и фронтов. Как не раз случалось в истории многих государств при подобном обороте дел, соседи начинают интервенцию. В лучшем случае отыщется в конце концов сильная личность вроде генерала Боливара, генерала Франко, Пилсудского, Наполеона Бонапарта – и жесточайшими мерами восстановит порядок. Но к тому времени страна будет залита кровью, разграблена и выжжена. Точно так же и Западная Европа в случае невмешательства Николая в мадьярские дела рисковала превратиться в кипящий котел, на десятилетия стать ареной войн, войнушек и вялотекущих мятежей. Получилась бы вторая Латинская Америка. И глупо думать, что Россию это обошло бы…