Непобежденные. Герои Людиновского подполья в годы Великой Отечественной войны - Владислав Бахревский Страница 63

– Простите, Олимпиада Александровна. Нервы. – И засмеялся: – Мне двадцать один год – и нервы!

– Вот видите, – сказала Олимпиада. – У вас – нервы! А у деревенских девушек – букет любовной заразы.

Иванов вспылил:

– Вам доставляет удовольствие порочить немецкую армию.

– Избави Бог! Я к немецкой армии имею отношение только тогда, когда в наш госпиталь доставляют раненых.

Вцепился глазами в глаза:

– Ваш брат, Викторин Александрович, давно сотрудничает с НКВД?

Олимпиада вспыхнула:

– Безобразный вопрос.

– Безобразный? Сколько священников у нас село в 37-м? Отец Николай Преображенский, отец Александр Бриллиантов, батюшки Нагибин – не помню имя, Георгий Булгаков, Петр Казанцев. В Курганье – отец Петр Куликов, отец Василий Лебедев. Почему вашего брата не тронули?

Олимпиада не отвела глаз. Ответила спокойно:

– Мне оскорбительно вести такие разговоры об отце Викторине. Да, не арестовали. Свели корову со двора, лишили жилья. Архиерей, слава Богу, догадался переместить батюшку из Огори в Людиново. Здесь как раз четырех священников арестовали. Я уж не помню, сколько успел отец Викторин послужить в Лазаревской церкви. Налогом задушили. Ушел на курсы счетоводов.

Митька придвинул стул ближе к Олимпиаде.

Положил руки на стол. Пальцы длинные, красивые. На лице тени, лицо тонкое.

– Хотите съездить в Германию? На месяц. Посмотреть, как люди по-людски живут.

– Какая Германия? Я помогаю хирургам отрезать руки и ноги, латать пробитые головы, доставать железо из легких, зашивать развороченные животы.

– Ты другой жизни хочешь? – Митька встал, глаза у него блестели.

– Не хочу. Я как все.

– На вид умная, но такая же русская дура, как твоя мудреная Азарова, как твой брат… – Вышел в коридор, надел шинель. – Мы с тобой у нас поговорим.

У двери повернулся, усмехнулся:

– Не прощаюсь.

Про угрозу свою Митька не забыл, но недосуг стало до больничных, чересчур грамотных медсестер.

Немцы готовились к великим успехам на фронтах. По их новым планам, Москва, даже не оккупированная армиями, должна вымирать от голода, как вымирает Ленинград.

Всего и нужно: оккупировать Кубань, Кавказ и оседлать плацдарм на Волге. Лишить Красную армию бакинской нефти, продовольствия с Кубани и приволжских областей.

Несколько батальонов прибыло в Людиново для разгрома партизанского края.

Семикилометровую прореху между Кировом и деревнями Большие и Малые Желтоухи немцам удалось ликвидировать.

Курганье, Куяву, Думлово заняли воинские роты и отряды полицаев.

Потери под Москвой, нескончаемая осада Ленинграда, перемалывание живой силы подо Ржевом для армий Гитлера были ощутимыми.

В Людинове появились чехи. Все подсобные работы – возчиков, интендантских служб – теперь были отданы русским военнопленным. В народе их называли легионерами.

Бенкендорф поручил Иванову заняться семьями партизан.

Работа закипела.

Полицай Иван Апокин доставил в кабинет Иванова учительницу Марию Петровну Воронкову.

– Ваш муж в лесу? – спросил Иванов из-за стола.

– Мой муж был направлен в Орел на курсы повышения квалификации. Я его не видела с октября сорок первого года.

– Может, он и учился. Как мины ставить.

– Мой муж – человек штатский.

– Назовите, Мария Петровна, семьи, где отцы или сыновья в партизанских отрядах. Пожалуйста!

– Откуда мне знать такое? Я детей учу.

– Вот-вот! Детям все известно, – медленно натянул на здоровую правую руку кожаную перчатку, вышел из-за стола, подошел к учительнице:

– Что вы стоите? Мне неудобно сидеть, когда вы стоите. Вот стул.

Учительница села, и он тотчас ударил ее в лицо.

– Господи! – охнула женщина.

– Бога вспомнили! – удивился Иванов. – Вы же советский педагог!

И еще раз ударил.

– Господи! – снова вырвалось у Воронковой.

Иванов возмутился. Затопал.

– Я так не могу! Я не могу выбивать у человека признание, если он поминает Бога. Я же православный! – Скинул перчатку, бросил на пол, наступил. – Немедленно покиньте помещение!

Учительница сидела, ожидая издевательств.

– Я сказал – уходите!

Поднялась, пошла к двери. Не окликнули. Вышла в коридор, спустилась с крыльца. Подвоха не было. Закрывая лицо руками, кинулась к двери.

Иванов, посмеиваясь, вошел в кабинет переводчиков.

Нина Зарецкая переписывала какую-то бумагу.

– Весна тебя любит! – сказал Иванов девушке.

– Почему? – серьезно спросила Нина.

– Да потому что ты – загляденье.

Нина зарделась. Не ожидала такого от палача. Знала: Иванов бьет почти всех, кого допрашивает.

– Выпиши мне пропуск.

– Куда?

– В дом твоего батюшки, но к тебе.

Вошла машинистка Анастасия Петровна:

– Иванов, ты ошибся дверью! Твой кабинет – прямо по коридору.

– Мне нужен адрес Екатерины Хрычиковой – супруги лейтенанта Красной армии.

Получил адрес, вышел. Было слышно его командирский голос:

– Сахаров! Сергей! Пойдешь со мной.

Анастасия Петровна смотрела на дверь, головой качала.

– Надругаются над молодой женщиной, а у нее двое ребятишек. Ах Митька, Митька! – И спросила Нину: – Ты слышала? Бенкендорф подарил Митьке квартиру на Второй Фокинской улице. Не хвалился?

– Не хвалился… В гости напрашивался.

Анастасия Петровна снова покачала головой:

– Красивый парень. Но мне страшно, когда он входит в нашу контору.

– А я – ничего! – пожала плечами Нина.

– Красота – твоя защита. Невинность. Но ведь это все – и соблазн. Берегись, девка!

* * *

Жена лейтенанта жила на втором этаже.

Допрос Иванов начал с порога:

– Кто из партизан бывает у тебя, Хрычикова?

– Какие партизаны? Вот мои партизаны, – показала на детей.

Младший еще дошкольник, старшему кутенку – лет восемь-девять. Иванов показал Сахарову на шифоньер:

– Погляди, не прячется ли кто?

Полицай распахнул дверцы.

– Прячется! – Снял с плечиков пиджак. – Бостон!