Вселенная Алана Тьюринга - Эндрю Ходжес Страница 63

Начиная поиски информации о Тьюринге, в первую очередь рассматриваем то, что было написано в течение следующих двадцати лет после его смерти. Конечно, речь идет о некрологах: Макс Ньюман в газете The Times, Робин Ганди в Nature, Филипп Холл в Ежегодном отчете Королевского Колледжа, а также различные более мелкие статьи в дань уважения математику. Ньюман, в последствии, написал краткую биографию Тьюринга, на которую Алан имел право как член Королевского общества. Этот труд среди себе подобных явился наиболее полным и берущим за душу, так как был написан о жизни и работе Тьюринга с точки зрения настоящего математика. Таким образом, Вторая мировая война предстала как помеха его работе по логике и теории чисел. Тема, над которой он работал в военное время, так и не была нигде упомянута, то же самое, с беспощадной последовательностью, произошло с темой о подключении одного используемого компьютера сразу к нескольким каналам. Этот анализ содержал в себе мировоззрение интеллектуальной традиции, к которой Алан Тьюринг, конечно, принадлежал, но лишь наполовину.

Один человек не был доволен такого рода оценкой, и предчувствовал, как следствие, совершенно другого рода признание. Это была г-жа Тьюринг, которая в 1956-м приступила к написанию биографии своего сына, что само по себе являлось исключительным событием по любым стандартам. Ведь 75-летней «леди Гилфорд», до сих пор не имевшей влияния ни в литературной, ни в общественной сферах, почти ничего не знавшей о науке, было необходимо собрать воедино обломки крушения мечты о современном мире. Ее викторианская система ценностей, как и прежде, была непоколебима. Г-жа Тьюринг сохранила святую веру в то, что работа Алана была, есть и будет лишь на пользу человечеству.

Ее скромный труд был издан в 1959 году. Возможно, лучшая версия книги так и осталась в уме Сары Тьюринг, та версия, которая могла бы стать подлинными мемуарами, где наряду со смертью раскрывались бы другие тайны (какими они и были для нее) и дела, которым посвятил себя ее сын при жизни: что-то, что стало бы убедительным указателем разделения ХХ века, разделения науки и обычной жизни, и усилиям, пусть и не очень успешным, которые они оба приложили к тому, чтобы разделение это их не коснулось. Она же сделала все совершенно иначе: ее книга являла собой биографию и была написана с оттенком явной эмоциональной бесстрастности, что являлось фактом уникальным само по себе, учитывая страшные обстоятельства, которые стали стимулом к написанию этого труда.

Одна из причин, по которой мать Алана с такой легкостью смогла писать о нем как сторонний наблюдатель, кроется в том, что во многом она действительно писала о том, кого не знает. Читатель не должен был это почувствовать, но в ее повествовании было крайне мало написано о ранних годах его жизни, если факты не были предоставлены из сохранившихся писем и школьных отчетов. И целый период до 1931 занял лишь треть ее описаний. Естественно, она пыталась продлить в памяти последнее время сплоченности и близости к сыну, проецируя его обратно в прошлое, о котором она знала немного, не догадываясь, к примеру, о роли Кристофера Моркома в развитии ее сына. Объективно следующим шагом с ее стороны должно было стать подробное изложение на тему его научной карьеры, но фактически это было также невозможно. Алан однажды сравнил работу написания программ для подражания интеллектуальному поведению с написанием отчета о «семейной жизни на Марсе». Г-жа Тьюринг поставила себе задачу схожую с этой по сложности. Как компьютер, который можно запрограммировать на написание предложений в определенной грамматической форме, она могла составить мозаику из названия его работ, обрывков дошедших до нас некрологов, комментариев, запрошенных у других людей, и газетных вырезок. Тем не менее, она совершенно не представляла о том, что имелось ввиду на самом деле.

Слабость ее позиции также подчеркивалась чрезвычайно подобострастным отношением к любому человеку выше чином, это означает, что, судя по подтексту, она оставила сына на уровне перспективного шестиклассника. В действительности вся ее книга читалась как отчет о школьной успеваемости. Поток похвалы свидетельствовал, что она все еще пыталась убедить себя в том, что результат его трудов оказался, в конце концов, вполне удовлетворительным, да и вообще, к ее удивлению, существовал мир, в котором ее сыном восхищались. Снова и снова миссис Тьюринг подрывала его репутацию, ибо работа «Вычислимые числа» была хороша потому, что Шульц был впечатлен ею, интерес Тьюринга к мозгу был существенным, потому что Винер и Джефферсон высказывались одобрительно на эту тему… Для Алана, возможно, эта оценка была хуже смерти, хотя отчасти это был результат его собственной неспособности к созданию своего положительного имиджа и саморекламе.

Тем не менее, там был один пункт, отмеченный его матерью, который сведущие люди могли и не заметить, а именно, что в 1945 году он начал создавать компьютер. Она сконцентрировала все свое внимание на этом факте, в то время как тема эта повергала общественность в замешательство. В общем, она проявила удивительное упорство и самообладание в борьбе с мужскими институтами, из которых она была исключена, и при столкновении с вежливой уклончивостью и отказами. Ибо, конечно, существовало две темы, которые были вне границ понимания общественности – то, что он сделал во время войны, и его гомосексуальность. Внушительное количество людей посчитало, что они не могли дополнить имеющийся материал достоверной информацией до тех пор, пока то, что необходимо упомянуть не будет упомянуто – и, конечно, никакого упоминания не последовало, не более, чем в любом другом письменном произведении. В описании военных лет ей удалось немного углубиться в нужную тему, ей было разрешено сказать, что «он был частью команды, совместная работа которой стала важным фактором в нашей победе в войне». Это намек, ставший самым громким из заявлений, появившихся на эту тему в последующие десять лет. Красться на цыпочках среди минных полей – возможно, никто, кроме нее, не счел бы эту идею достойной продолжения, но она кралась на цыпочках по минным информационным полям ради него, в конечном счете, всегда оставаясь на его стороне, а это мог себе позволить далеко не каждый.

Даже то, что, не обладая необходимыми полномочиями, она не смогла исполнить все задуманное, расстраивает не так сильно, как тот факт наличия своих идей и историй, которые не добавили понимания и не помогли раскрыть конкретной тайны, коей для нее был Алан. В конце концов, все свелось к сравнению написанного ею с Житиями святых. Алан бы высмеял эту попытку, так как легче было бы продеть канат через игольное ушко, нежели защищать его, а между тем она продолжала со всей серьезностью балансировать на противоречии между терминами «непорочный» и «нужный», у нее вполне получилось бы обоснованно выразить все церковным языком и найти нечто совсем особенное для высказывания. Но она так ничего не предложила: границы оценочности, государственная служба, и производство на заказ машин преподносились как Хорошие Вещи, не имеющие четкого разделения и описания. Отсутствие какого-либо обращения к вопросам науки стало, пожалуй, одной из причин, почему ее книга, ничтожная по стандартам, обычно применяемым к литературной или политической биографии, получила снисходительные похвалы критиков. Это был праздник для мира, который пытался его забыть. Наконец, казалось, вот он, ученый, избежавший ран и шока ужасов 1940-х – 1950-х годов! Это высказывание верно лишь наполовину, было что-то от 1880-х годов в Алане Тьюринге, а также в его матери; но опять же это не конец истории.