Луначарский - Юрий Борев Страница 64

Смотрю, а в руках у Луначарского пакет с бутербродом — обед!

Не успела я дописать прошение, а Луначарский уже пообедал, вернулся и к самому началу заседания поспел. Пока я дописывала, пока с секретарем говорила — это поэт Рюрик Ивнев, — послушала сквозь приоткрытую дверь, что на совещании обсуждали: проблема помещений и топлива для школ, методики работы учителя, активность школьников в процессе учебы…

А было так. Луначарский, ободряюще кивнув и улыбнувшись Цветаевой, прошел в свой кабинет, где шло совещание. И Марина, отдав Рюрику Ивневу исписанные карандашом три листа оберточной бумаги, не ушла, а от нахлынувшей усталости и отчасти из любопытства стала с интересом прислушиваться к голосам, доносившимся из-за полуприкрытой двери. Рюрик изредка комментировал:

— Это Надежда Константиновна Крупская говорит…

— А, знаю — жена Ленина…

Крупская говорила спокойно и убежденно:

— Мы должны воспитывать достойную смену. Важно у школьников развивать умение коллективно работать, ставить себе ясные, определенные задачи, обсуждать пути их достижения. Главным орудием воспитания молодежи должно стать школьное самоуправление. Общие собрания должны научить ребят вырабатывать коллективное мнение. Дольтон-план, стихийно внедряющийся в нашей школе и дающий учащимся навыки планирования и учета своей работы, должен быть пополнен и скорректирован методами планирования и учета коллективного труда.

Луначарский возразил:

— К выработанным в американских школах в городе Дольтоне методам воспитательной работы следует подходить осторожно. У нас в школах под влиянием этого метода начинает внедряться весьма сомнительный бригадно-лабораторный метод работы. Казалось бы, дух коллективизма, а на деле — один-два человека выучили урок, а зачет знаний всей бригаде идет…

Вновь раздался голос Крупской:

— Согласна. Нам нужен Дольтон-план не в той форме, какая была создана в Америке, необходимо сочетание индивидуального и коллективного начал в школьной работе.

Луначарский:

— Надежда Константиновна, я хотел бы, чтобы мы обсудили проблему преподавания в школе общеобразовательных и гуманитарных предметов.

— Да, дело не только в малом количестве часов, отданных на общеобразовательные предметы. Дело еще и в том, что, например, в обществоведческой программе отсутствует подход ко всем проблемам с коллективистской точки зрения.

Потом на заседании начался обмен мнениями. Марина вдруг перестала понимать смысл произносимых фраз, так как в них было много аббревиатур и незнакомых слов и выражений: «ГУС», «метод проектов», снова Дольтон-план…

— Что такое ГУС? — спросила Марина у Ивнева.

— Это Государственный ученый совет — Научно-методический центр Наркомпроса РСФСР. Его председатель товарищ Покровский, а товарищ Крупская возглавляет научно-педагогическую секцию ГУСа.

Пока Цветаева переговаривалась с Ивневым, слово опять взял Луначарский:

— Наша школа должна воспитывать молодое поколение в духе глубокого интернационализма, вооружать его всей суммой добытых человечеством знаний. Школа должна работать научно, организованно, коллективно, планомерно, увязывая (теорию с практикой. Это особенно важно. Мы должны формировать нового человека, у которого личная жизнь будет неразрывно связана с общественной, с борьбой за социализм.

За кулисами жанра: факты, слухи, ассоциации

В 1920-х годах молодой литературовед Ульрих Рихардович Фохт выступил с резкой критикой видного философа Фриче, директора крупного идеологического института. К удивлению Фохта, Фриче пригласил его к себе, любезно принял и предложил почитать за него курс по литературе в одном из вузов. За него — потому что так оплата будет больше. Фохт согласился. Он читал лекции за Фриче и раз в месяц ездил к нему за своими деньгами.

* * *

Авнер Зись рассказывал, что в начале 1930-х годов его, молодого кандидата в члены партии, поставили на партучет на большом металлургическом заводе Донбасса, чтобы он «выварился в рабочем котле» и «избавился от интеллигентской мягкотелости». Там его нагружали партийными заданиями — рассказать «о текущем моменте», сделать доклад о международном положении, прочитать лекцию о Пушкине или Толстом. Когда парторг цеха впервые обратился к Зисю с заданием, «вываривающийся» в рабочем котле очень испугался, решив, что допустил какой-то проступок. Парторг не менее минуты крыл его крутым матом, а потом как ни в чем не бывало попросил рассказать рабочим об успехах индустриализации в СССР. Когда подобное обращение повторилось, молодой интеллигент осознал, что мат — это стиль речи, это необходимая увертюра к партийному разговору о важных проблемах, это средство налаживания контакта. И больше не пугался.

* * *

В середине 1930-х годов Фохт оказался без работы, книги его не печатались. От переживаний его парализовало, и он попал в больницу. Лечащий врач, узнав о причине его отчаяния, посоветовал ему написать Сталину и даже сам под диктовку написал это письмо. Через несколько дней курьер привез Фохту ответ Сталина, имевший два адреса: Бубнову — наркому просвещения и копию — Фохту. Сталин просил Бубнова предоставить Фохту работу. От радости Фохт быстро поправился и пришел на прием к Бубнову. Тот предложил ему стать его помощником. Некоторое время Фохт работал в этой должности, пока не случился казус. На очередном совещании по вопросам просвещения Бубнов стал публично с матом отчитывать Фохта. Тот ответил наркому в том же стилистическом ключе. Бубнов решил: то, что дозволено Юпитеру, не дозволено быку, и хотел было выгнать строптивца из Наркомпроса на улицу. Однако нарком вспомнил, с каким письмом Фохт к нему пришел. Он отправил его заведовать кафедрой русской литературы в Московский областной педагогический институт. Жизнь Фохта вошла в нормальное русло. Об одном он жалел: что во время посещения наркома забыл на столе у секретарши письмо Сталина.

* * *

Крупская, будучи одним из руководителей Наркомпроса, требовала: сказки и приключения детям читать не давать. По ее странному мнению, в сказках много необычного, волшебного, они уводят детей от реальности.

* * *

Литературовед Валерий Яковлевич Кирпотин делился со мной воспоминаниями. Сталин рассказывал писателям на даче у Горького, что Ленин, чувствуя приближение болезни, взял со Сталина честное слово, что тот в случае паралича даст ему яд. Когда Ленин действительно был парализован, Сталин обратился в политбюро с просьбой освободить его от данного Ленину слова. Специальным решением политбюро освободило Сталина от этого обязательства.

Нарком просвещения приехал в Мариинский театр, прошел в артистическую Шаляпина:

— Федор Иванович, я немного задержу спектакль: скажу вступительное слово.

Шаляпин в гриме Бориса Годунова, не выходя из образа, кивнул. Луначарский прошел на авансцену. В креслах сидели красные командиры. Спектакль предназначался для них. Нарком сказал: