Джон Леннон - Альберт Голдман Страница 65

После турне Йоко поселилась в гостинице вместе с Тони, который настаивал на том, чтобы они как можно скорее поженились. Но такого скандала семейство допустить не могло. И в очередной раз сопротивление родителей подтолкнуло Йоко поступить против их воли. 28 ноября 1962 года, еще не разведись с Тоси Ичиянаги, она сочеталась браком с Тони Коксом. Церемония состоялась в американском посольстве в Токио.

Через некоторое время адвокат нашел способ узаконить этот незаконный акт. 1 марта 1963 года Иоко развелась с Тони, а следом за ним – с Тоси, который через три дня снова женился – на Сумико Ватанабе. Затем, 6 июня Иоко повторно вышла замуж за Тони. К этому времени любовники уже переехали из города в небольшой коттедж, построенный в английском стиле и расположенный на берегу озера, где Иоко могла наслаждаться покоем и одиночеством. Благодаря связям родителей Йоко, Тони устроился в школу преподавателем английского языка. Но вместо того чтобы тратить заработанные деньги на еду или другие жизненно необходимые вещи. Тони вкладывал их в искусство. Однажды, например, он украсил комнату огромным количеством воздушных змеев, на которых были напечатаны стихотворения, написанные Иоко.

Иоко в очередной раз решила сделать аборт. Ее подруга, писательница-феминистка и скульпторша Кейт Миллетт, вышедшая замуж за японского скульптора, вспоминает, что Иоко часами могла говорить об этом аборте. Однако и врачи, и Тони посоветовали ей оставить ребенка. «Они напугали меня, – рассказывала Иоко. – Они сказали, что еще один аборт может быть очень опасным. И тогда я решила родить Киоко. А еще я подумала, что, может быть, почувствую себя лучше, когда у меня будет ребенок, поскольку у нас считалось, что все женщины обожают рожать детей». На самом деле вряд ли аборт был более рискованной операцией, чем тот способ, которым Иоко задумала родить своего ребенка.

Джон Натан, работавший в одной школе с Тони, рассказал, что в то утро, 3 августа 1963 года. Тони появился на работе в возбужденном состоянии и пробормотал что-то вроде: «Ну все, мы сделали эту штуку с ребенком прямо у нас дома!» Когда Натан поинтересовался, что он имеет в виду, Тони рассказал, что принял роды самостоятельно. Перепуганный Натан вскочил в машину и помчался к Коксам домой. Он обнаружил Иоко, лежащей на полу; рядом никого не было, кто мог бы о ней позаботиться. Натан срочно отвез мать и дочь в больницу. Подруга Коксов миссис Ричи рассказала, что «Тони вбил себе в голову мысль, что будет просто замечательно, если он сам примет роды у жены». А когда миссис Ричи отправилась в больницу проведать Иоко, та объяснила: «Я и не думала, что это так трудно».

Если с ребенком все было в порядке, то молодая мама долго не могла прийти в себя. Выйдя из больницы, она переехала вместе с Тони и Киоко в крошечную квартирку, расположенную на тридцать пятом этаже нового жилого дома в квартале Сибуя – токийском аналоге нью-йоркского района Гринвич-вилледж. Миссис Оно, помирившаяся с дочерью после рождения ребенка, оплачивала аренду квартиры и услуги няни, взятой в помощь Иоко. В единственной комнате нового жилища, отделенной от кухни японской ширмой, постоянно царил беспорядок: повсюду валялись горы немытой посуды и грязного белья, по полу свободно ползали раки-отшельники, поскольку Тони взялся сделать о них фоторепортаж. Сам он говорил, что Иоко напоминала ему в то время умственно отсталую девочку – героиню одной давно прочитанной книжки. А Иоко резюмировала свою тогдашнюю жизнь одним словом – «колодцы».

Рождение Киоко отнюдь не наладило семейную жизнь ее родителей. Иоко удвоила нападки на Тони. Еще одна подруга, Барбара Энн Коупли-Смит рассказала, что как-то Тони в отчаянии позвонил ей и сообщил, что сидит в ванной комнате, залитой кровью и усыпанной осколками стекла, и не может отыскать свои очки. Когда Барбара примчалась к ним домой, она обнаружила, что Иоко специально раздавила очки Кокса, который без них был все равно что слепой. Тони рассказал, что жена продержала его в ванной три четверти часа, приставив к горлу отбитое горлышко бутылки. Подобные сцены стали повторяться. У Эла Вундерлиха, который вновь встретился с Тони, приехав в Японию в 1964 году, создалось впечатление, что Тони и Иоко «стремились убить друг друга. Стоило переступить порог их дома, – добавляет он, – как вы сразу оказывались в самом центре тайфуна».

В промежутках между попытками вцепиться друг другу в глотку они напряженно работали, стараясь раскрутить артистическую деятельность Иоко. К этому моменту Иоко была звездой, а Тони – менеджером: такая схема будет неизменно повторяться со всеми мужчинами, которые придут на смену Коксу. А в тот период они занимались изданием «Грейпфрута» – главной претензии Иоко на славу. Это был небольшой сборник текстов от одной до шестнадцати строк, отпечатанных на маленьких квадратных страничках. Несмотря на то, что внешне эти сочинения напоминали стихи, они, скорее, являлись прозаическим описанием действий, которые необходимо совершить. В течение последующих десяти лет Иоко использовала большую часть этих «сценариев» в своих фильмах, сценических перформансах или при изготовлении художественных артефактов. Даже самые простейшие из этих текстов всегда предполагали определенное действие. «Зажги спичку и смотри, как она догорает» – этот текст стал сценарием самого известного фильма Иоко, где с использованием сверхскоростной кинокамеры показано, как сгорает спичка. В текстах «Грейпфрута» присутствовала некая единая тональность, отражавшая, благодаря своей искусственности, одну из сторон личности автора, которой Майкл Румейкер дал следующее восторженное определение: обреченный маленький восточный денди, оторванный от внешнего мира и погруженный в мир собственных очаровательных капризов.

Иоко мечтала о том, чтобы отделаться от Тони и Киоко и вернуться в Нью-Йорк. Теперь, получив благодаря замужеству американское гражданство, она могла окончательно переехать в Соединенные Штаты. Перед отъездом она организовала с Тони и Джеффом Перкинсом, молодым сотрудником медицинского корпуса военно-воздушных сил, свой последний спектакль в Соджетсу, который назвала «Прощальный перформанс Йоко Оно». Джефф вспоминал, что они с Тони играли сцену, в которой были привязаны друг к другу спина к спине, а к ним на тонких нитях были прицеплены консервные банки и бутылки из-под молока. В полной темноте они передвигались из одного конца сцены в другой, стараясь как можно меньше шуметь. В это время Йоко объявила, что выпустила в зал двух змей, и добавила, что каждый зритель имеет право зажечь только одну спичку, чтобы обнаружить рептилий.

В единственной за весь вечер по-настоящему интересной сцене, называвшейся «Отрезанный кусок», Йоко появилась на сцене в черном одеянии с огромными ножницами в руках. Опустившись на колени, она бесстрастно посмотрела на зрителей и предложила им по очереди подойти к ней и отрезать от ее одежды любой понравившийся кусок. Созданный ею в этот момент образ неизбежно напоминал древнейший японский обряд сеппуку или харакири. По мере того как зрители робко отрезали крошечные кусочки ткани, напряжение возрастало. Сейчас никто уже не помнит, насколько далеко зашло разрезание одежд в тот вечер, но когда позже ей доводилось повторять этот перформанс, она нередко оставалась абсолютно обнаженной, а иногда утрачивала даже часть своей великолепной шевелюры.