Гудериан - Кеннет Максей Страница 65

И все же, Гудериан утверждает, что по просьбе Герделера прощупал настроения генералов на фронте и был вынужден сообщить – те не поддерживают идею смещения Гитлера. Он дал Герделеру слово не разглашать их беседу и заявляет, что держал его вплоть до 1947 года, пока не прочитал обо всем этом в книге Шлабрендорфа. Последний же в 1946 году утверждал, что Рабенау посчитал необходимым пригрозить Гудериану разоблачением его участия в заговоре, чтобы предотвратить утечку информации. Правда, в издании 1951 года и в книге, вышедшей в 1965 году, это утверждение уже отсутствовало. Гретель рассказывала своему старшему сыну, что Ребенау угрожал Гудериану расправой. Как бы там ни было, но данный факт показывает, как плохо знали заговорщики Гудериана, если полагали, что таким образом его можно принудить к молчанию или что ему нужно еще и пригрозить, несмотря на данное им слово.

Ни один из генералов, которым было предложено участвовать в заговоре, не донес об этом Гитлеру, что, впрочем, едва ли должно удивлять, ведь дело происходило уже после Сталинградского поражения. К тому времени исход войны ни у кого не вызывал сомнений, даже у таких оптимистов, как Гудериан. В этой отчаянной ситуации каждый пытался найти свое решение – подавляющее большинство предпочитало конституционные и ненасильственные методы. Будучи дисциплинированными солдатами, они считали, что главной задачей является стабилизация положения на фронтах, дающая возможность политикам вести переговоры с позиции силы. Маловероятно, чтобы какой-либо старший военачальник, за исключением подхалимов, типа Кейтеля, стал бы лить слезы по поводу смещения Гитлера – легитимным или нелигитимным путем, – и существенным аспектом в истории Гудериана является его принадлежность к числу военачальников, пытающихся добиться этого постепенным ограничением полномочий фюрера. За свои упущения Гудериан подлежит критике не больше, чем заговорщики за неспособность осуществить свои планы, объясняющуюся малодушием и трусостью. Пока они занимались своей деятельностью, Гудериан собирал новые неопровержимые доказательства необходимости изменений в методах и в составе руководства и постепенно осознал, что эта проблема практически неразрешима. Для него, когда практически любое изменение ситуации покажется благословенным, мог наступить момент отчаяния.

У Гудериана, ездившего по Европе и с целью определения степени лояльности полевых командиров пытавшегося отыскать быстрые решения для множества проблем, оставалось свободное время. Повсюду он встречал атмосферу всеобъемлющего кризиса. Хотя на русском фронте обстановку удалось стабилизировать, однако обольщаться этим успехом было никак нельзя, ибо он был достигнут в равной степени как за счет доблести германских войск, так и в силу плохого функционирования русских тыловых служб. Восстановлению мощи бронетанковых сил мешало расточительство, с каким их использовали. Фронтовые соединения были слишком слабы и лишь изредка получали новые танки. Машины, уже находившиеся в строю, часто стояли на приколе из-за недостатка запасных частей, так как, по словам Шпеера: «Гитлер настаивал на приоритетном выпуске новой продукции, который, однако, можно было бы сократить на 20 процентов при надлежащем производстве ремонтно-восстановительных работ». Полевые мастерские снимали с вышедших из строя танков все, что можно было снять, и в результате в Германию на капитальный ремонт прибывал лишь один остов. Восстановление таких танков начиналось практически с нуля и обходилось очень дорого.

Между Гудерианом и Шпеером наладилось плодотворное сотрудничество. Оба стремились к наиболее полному и эффективному использованию ресурсов, которыми располагала Германия. Гудериан умел убеждать, и для нужд танковых войск вскоре начали выделяться фондируемые материалы и производственные мощности, что до этого было исключительной привилегией люфтваффе. По этой причине немецкая авиация, и так страдавшая от бездарного руководства Геринга и ошибок некоторых его любимчиков, оказалась ослаблена в тот момент, когда военно-воздушные силы союзников наращивали свои удары по промышленным объектам третьего рейха. Геринг и его присные, помешавшиеся на идее воздушного господства, восприняли это как удар по надеждам Германии на выживание, хотя с их стороны, как всегда, не обошлось без преувеличений.

Гораздо более пагубные последствия, чем административный хаос, имела тенденция задействования армейских соединений в заведомо проигрышных ситуациях. За несколько дней до окончательного краха сил «Оси» в Северной Африке на первой неделе мая, туда продолжали посылать свежие войска. План эвакуации командного состава танковых войск по воздуху, разработанный в последнюю минуту, на чем так настаивал Гудериан, не был осуществлен – в результате без нужды оказались потеряны люди, которые могли бы стать костяком многих новых частей и соединений. В то же время обсуждались планы наступления на Восточном фронте. Начальник генерального штаба Цейтцлер предложил Гитлеру охватывающее наступление на Курском выступе, так соблазнительно выдающемся на запад. Когда в апреле эту идею выдвинул Манштейн, она могла быть реализована в начале мая относительно слабыми танковыми силами. Земля к этому времени должна была просохнуть, а оборона русских оставалась еще слишком слаба, что давало немалые шансы на успех. Однако когда пришел май, стало очевидно – русское командование получило предупреждение, потому что резко ускорило темпы работ по укреплению переднего края и созданию глубоко эшелонированной обороны. К тому времени Гитлер уже воодушевился идеей наступления, по политическим и по пропагандистским мотивам требуя внушительной победы, для достижения которой должно было быть использовано возможно большее количество новых танков, «Тигров» и «Пантер». Необходимость соблюдения этого условия вызвала неоднократные отсрочки начала операции, так как потребовалось время для доставки машин на фронт прямо из сборочных цехов. Гудериан сразу же вступил в прямую конфронтацию с Цейтцлером и Гитлером, указывая не только на значительное количество конструкторских недоработок и необкатанность экипажей на новых машинах, но и на бессмысленность нанесения ударов под Курском: «Как вы думаете, многим ли известно, где этот Курск находится?» – спросил он Гитлера, и тот, однажды сказавший, что знает, «с кем из моих людей я могу позволить себе это [презрительное равнодушие], а с кем не могу», – сделал вид, что соглашается с Гудерианом, а сам между тем продолжал подготовку к наступлению.

Гудериан, однако, продолжал обращаться во все высокие инстанции, надеясь повлиять на общую стратегию. Поэтому выезды на фронт для бесед с экипажами и наблюдения за действиями танков в бою, стали более редкими, ведь теперь Гудериан должен был оставаться там, где принимались кардинальные решения – поблизости от фюрера, ОКВ и ОКХ. Но когда, наконец, 4 июля, после всех отсрочек началось наступление на Курской дуге, он незамедлительно отправился туда. Под Курском из бесед с вымотавшимися и хмурыми экипажами ему стало ясно, что произошло именно то, чего он опасался и ожидал. Провал. В особенности намучились танкисты с «Пантерами», у которых то и дело выходила из строя трансмиссия и была плохая оптика, не позволявшая наводчикам использовать в полной мере все возможности отличного длинноствольного 75-мм орудия. Случались поломки и на «Тиграх». Самые мощные, новейшие самоходные орудия, «Фердинанды», имели один, но очень серьезный недостаток – лишившись поддержки пехоты, иногда становились легкой добычей русских. Броня их была почти непробиваема, на них стояли грозные 88-мм орудия, однако для ближнего боя они были почти неприспособлены, так как имели лишь один пулемет. И все же провал наступления под Курском в гораздо большей степени оказался обусловлен неудачным планированием, которому недоставало как стратегической, так и тактической внезапности.