Мик Джаггер - Филип Норман Страница 65

Он был полной противоположностью Джону Данбару, единственному мужчине, с которым у Марианны были серьезные отношения, и она радовалась этому контрасту. Данбар был слишком клевым, слишком стильным и привязанности к ней не выказывал; Мик же был нежен, добр и заботлив, как в первую ночь, когда спас ее ботинки от туманной росы. Данбар употреблял наркотики постоянно, Мик — редко и метко; Данбар тяготел к аскетизму, а любовь Мика к роскоши, утонченности и покупкам могла потягаться с Марианниной; Данбар был невнятен и расхлябан, Мик — решителен и деятелен; Данбар, как всякий художник, плевать хотел на деньги, а Мик был богат и — особенно в первом угаре любви — до крайности щедр. Сын Марианны Николас, к тому времени уже годовалый, получил кучу дорогих новых игрушек, а в промозглой найтсбриджской квартире замерцали электрообогреватели. «Мне нужен был друг, — вспоминает Марианна. — Мик был мне другом и к тому же оказался миллионером».

С самого начала, пишет Марианна в автобиографии, она «смутно понимала, что Мик бисексуален», и чувствовала «глубинные сексуальные течения» между ним и Эндрю Олдэмом. Его женственные качества — чувствительность, интуиция — отчасти и привлекали ее после привычных одномерных мачо. Позже она даже утверждала, что как-то ночью в постели он признался, что фантазирует об оральном сексе с Китом (который как раз спал за стенкой). В этом Марианна была с ним полностью солидарна: в «Фейтфулл» она признается, что все годы с Миком втайне желала Кита.

Перед Рождеством 1966-го она с Николасом и его няней уехала на каникулы в Позитано, на итальянское побережье Амальфи. С собой она взяла только что вышедший сборник «Стоунз» «Big Hits: High Tide and Green Grass», куда вошла и Микова версия «As Tears Go By», тончайшее, чувствительнейшее проявление его женственности. Всякий раз, когда она ставила альбом, звонил телефон — Мик тайком набирал ее номер в Лондоне. Разрываясь между его соблазнительными ухаживаниями и байроническим упадком Кита, она даже отправилась за советом к менеджеру «Стоунз» Аллену Клейну: по имеющимся данным, ни до того, ни после этому дальновидному толстосуму не доводилось выступать конфиденткой по вопросам разбитых сердец. Клейн сказал, что, если ей удастся окрутить Кита, Мика это «убьет».

Вернувшись в Лондон, Марианна направилась прямиком в квартиру Брайана, где обнаружила Кита и молодого, но уже обреченного наследника «Гиннесса» Тару Брауна, который всего через несколько дней «blew his mind out in a car». [167] Аниты и других девушек не было, и, когда Марианна закинулась кислотой, стало ясно, что Брайан, Кит и Тара предполагают, что секс с ней станет элементом их общего трипа. Двое, впрочем, вскоре совсем обдолбались и оказались ни на что не способны — даже Брайана с его сатириазом хватило лишь мельком ее пощупать; остальные без чувств валялись поблизости. Вечеринка рассосалась, но спустя несколько часов Марианна и Кит снова встретились и вместе провели ночь в отеле «Мейфэр» — «лучшая ночь в моей жизни», позже скажет она, явно не забывая и о предстоящей тысяче и одной ночи с Миком. Наутро, однако, Кит говорил только о том, как по уши влюблен в нее Мик.

Спустя пару дней они с Миком вдвоем отправились по магазинам; в «Хэрродз» он купил Николасу на Рождество трехколесный велосипед, а затем, припозднившись, неспешно пообедали в ресторане «Сан-Лоренцо» на Бичем-плейс. Это они замечательно придумали — если, конечно, хотели показаться на глаза друзьям Крисси Шримптон.

До той поры Крисси понимала только, что Мик все больше отдаляется, отчуждается от нее. «Теперь-то я его не виню, — говорит она. — Если разлюбил, ничего не поделаешь, а мы были ужасно молоды. Я понимала, отчего ему надоела, — я не была клевой. Он уже употреблял кислоту, а я боялась пробовать. К тому же на сцену вышла Анита Палленберг, начались эти оргии у Брайана. Когда мы только сошлись, мне не разрешалось даже взглянуть на кого другого, даже дружить с девушками, которых он считал оторвами. Теперь он хотел, чтобы все спали со всеми, а я в этом участвовать не собиралась. Помню, он сказал, что я „неклевая“, и это было очень сильное оскорбление».

Взаперти на пятом этаже Харли-хауса, жалея о неслучившейся свадьбе и нерожденных детях, угрызаясь из-за разрыва с отцом, Крисси опасно приближалась к состоянию, над которым так издевался Мик в «19th Nervous Breakdown». Мик посоветовал обратиться к психиатру — напротив, на Харли-стрит, они водились во множестве. Пару раз она сходила к черствому дяденьке средних лет, которого интересовало в основном, до сих пор ли Крисси и Мик ведут здоровую сексуальную жизнь. Ужасно смущаясь, Крисси сказала «да». Психиатр потребовал свидания с Миком и затем отчитался ей, что Мик безусловно по-прежнему ее любит.

15 декабря, когда Мик гулял с Марианной по магазинам, они с Крисси собирались в отпуск на Ямайку. Крисси позвонила в контору и выяснила, что поездка отменена.

Но она все еще не знала про Марианну. «Помню, я думала: „Он меня не хочет, а я не могу без него жить“». В Харли-хаусе, в обществе собаки и шести кошек, под чириканье трех певчих птичек в клетке, Крисси проглотила горсть снотворного. «Я не добивалась внимания, не звала на помощь, — рассказывала она. — Я правда хотела умереть. Я думала, моя жизнь кончена».

Она говорит, что вроде бы ее нашел Мик, хотя наверняка она так и не узнала. Пришла в себя в больнице Святого Георгия на Гайд-парк-корнер. Медсестры обращались к ней по имени, которое она впервые слышала. Чтобы история не попала в газеты, Крисси сдали врачам под псевдонимом.

С тех пор, рассказывает она, все не столько занимались ее физическим и психическим здоровьем, сколько замалчивали тот факт, что подруга Мика Джаггера пыталась наложить на себя руки. Из Святого Георгия ее «в кресле-каталке, в кузове грузовика» перевезли в частную хэмпстедскую клинику, где подвергли какой-то сонной терапии, — не спросив ее разрешения и даже ничего не объяснив. «Положили меня в подвале, а там было так сыро, что, помню, ноги мокли. Как только я очухивалась, меня снова усыпляли. Я позвала психиатра, хотела спросить, что вообще происходит, но посреди моего вопроса он ткнул мне в руку иголкой и опять вырубил».

В конце концов ей удалось добраться до таксофона и позвонить матери в Букингемшир. Давняя ссора с Тедом Шримптоном из-за сожительства с Миком была тотчас забыта. «До конца жизни буду помнить — отец приехал в клинику в слезах, я такого никогда не видела». Еще она послала весточку Мику, попросила его привезти ее йорка Дору. «Собаку Мик привез… а сам приехал в черной шубе и гриме. Еще раз говорю: я его ни в чем не виню. Наверное, считалось, что меня лечат по первому классу, стоило это, конечно, кучу денег — и не все зависело от него. Но было очень страшно, я очень испугалась». После Мик побеседовал с ее матерью, признал, что в радикальных переменах нрава Крисси виноват сам и что ему не нравится, во что она превратилась. «Я была сильная, вздорная, веселая, а стала совершенной невротичкой».

Уже после клиники, приходя в себя дома в Букингемшире, Крисси из газет узнала про Мика и Марианну. Когда наконец она собралась с духом и приехала в Харли-хаус за вещами и шестью кошками, выяснилось, что там поменяли замок; ей пришлось звонить в контору «Стоунз» и договариваться о времени визита. О дальнейшем общении с Миком и речи не шло; общалась она с его братом Крисом, своим почти тезкой, который прежде казался ей близким человеком, а теперь обдавал ее холодом. «Это было ужасно, я была так к нему привязана. А он сказал, что у меня нет никаких прав туда приходить».