Герцогиня смерти. Агата Кристи. Биография - Ричард Хэк Страница 65

Бедную Карло совсем замучил артрит, и она уехала, оставив Агату на попечение Макса. Перебралась к своей сестре Мэри в Истборн, в этот чудный город, прикорнувший на уютном южном побережье.

В театре “Амбассадорс” в марте 1946 года давали пьесу “Невидимый горизонт”, написанную по “Смерти на Ниле”, на этот раз Эркюля Пуаро изображал не Фрэнсис Салливан.

Бернард Бакхэм из “Дейли миррор” миндальничать не стал: “Пьеса самой Агаты Кристи, но неудачная”, и многие тогда поддержали этот вердикт.

В начале 1947 года с радио Би-би-си сообщили, что ее величество королева Мария, вдова Георга Пятого, попросила у них такой подарок: в честь ее грядущего восьмидесятилетия передать по радио пьесу Агаты Кристи. Радиобоссы поинтересовались: “Не напишет ли миссис Кристи по этому случаю пьесу, не окажет ли такую любезность их радиокомпании?” Хотя просила сама королева, Агата должна была хорошенько подумать, прежде чем соглашаться. Итог переговоров с Би-би-си был таков: в эфир вышла получасовая пьеса под названием “Три слепые мышки” [64]. Агате потом сказали, что королева, давняя почитательница ее творчества, осталась подарком довольна.

В том же году случился и неприятный сюрприз. Антидиффамационная лига “Бнай-Брит” обнаружила “вопиющий” антисемитизм в романе “Лощина”. Глава литературного отдела этой организации, Гарольд Шиф, ссылался на такие строки: “Хриплый голос ехидной евреечки сердито вырывался из трубки”. Мистер Шиф считал, что автор назвала свою мадам Элфридж “типичной еврейкой, тем самым внушая читателю, что все евреи существа алчные, неприятные, и прочее и прочее в том же духе”.

В американском издательстве “Додд, Мид и компания” в следующем издании обещали “евреечку” изъять, заменить “женщиной”. Лига “Бнай-Брит” была умиротворена.

А еще в 1947 году Агата после двадцати с лишним лет сотрудничества с Корком наконец стала называть его по имени. “Дорогой мистер Корк” ушел в небытие. В одном из писем читаем: “Дорогой Эдмунд! Прочти, пожалуйста, вложенные в конверт бумаги”. Так было положено начало более тесным отношениям, длившимся до конца жизни Агаты. “Дорогой Эдмунд” сделался незаменимым помощником: утрясал проблемы с выплатой налогов, заказывал билеты (на пароходы, поезда и самолеты), отвечал на завалявшиеся письма, благодарил за приглашения на рауты, премьеры – в общем, верноподданнически выручал.

Вероятно, запамятовав, как саму ее поддержал когда-то маститый писатель Иден Филлпотс, Агата дала Корку вот такое распоряжение: “Хочу препоручить тебе некую Уоллэйс, желающую, чтобы я прочла рукопись ее дочки. Этакое милое, трогательное письмо”. Не слишком великодушно, верно? Правда, в тот момент ей нездоровилось. Наверное, простудилась, предполагает Агата, и потому ее одолели “апатия и уныние”. И подпись: “Твоя грустящая Агата”.

Впрочем, хандра оказалась недолгой, судя по тому, что в 1947 вышла книга рассказов про Пуаро под названием “Подвиги Геракла”, ни больше ни меньше. Сам Пуаро считал, что этот античный герой (и его тезка) не так уж и хорош: “Здоровенный детина недалекого ума с преступными наклонностями!”

Великий сыщик, подумывавший в тот момент об эффектном завершении карьеры, решил, что самое время повторить доблестные деяния знаменитого грека. По-своему, конечно: раскрыть двенадцать дел, каждое из которых будет сопоставимо с одним из легендарных подвигов.

Это была блистательная сюжетная находка. А диалоги действующих лиц получились необыкновенно смешными и остроумными. Энтони Ваучер из газеты “Сан-Франциско кроникл” писал: “Как тонко сработано, какая изощренность при выборе подвигов, таких схожих с античным оригиналом и таких от него далеких! Великолепно. Безусловно, этот новый сборник – лучший сборник рассказов про Пуаро”.

Возможно, лучший, но не такой уж и новый, Агата поместила там опубликованные уже рассказы, в основном двадцатых годов. И в следующем сборнике, вышедшем в 1948 году в Америке (только там) под названием “Свидетель обвинения” и другие рассказы”, тоже новинок не было.

Надо сказать, эта книжка восторга у критиков не вызвала, еженедельник “Нью-йоркер” воспринял ее как “довольно скучное собрание рассказов, написанных миссис Кристи еще в двадцатые годы”.

В любом случае издатели знали: писательница Агата Кристи ныне недоступна, поскольку Агату Мэллоуэн в данный момент больше всего волнуют пески пустыни и древние тайны Ближнего Востока. Она вернулась с мужем в Багдад, к новым иракским приключениям. После того как Макс систематизировал свои записи и представил подробное описание результатов работ в Телль-Браке и Шагар-Базаре, ему предложили возглавить кафедру западноазиатской археологии в школе Лондонского университета.

Он вел несколько семинаров и при этом имел возможность на три-четыре месяца уезжать за границу на раскопки и сам выбирал, куда именно. Впрочем, Макс выбор сделал давно. Он стремился на берега Тигра, в древний Нимруд, его манило это когда-то могущественное царство, построенное чуть южнее древней Ниневии. И разумеется, Агата, верная жена и соратница, должна была ехать с ним вместе.

В своих “Мемуарах” Макс пишет: “Многие путешественники считают Нимруд необыкновенно экзотическим и романтичным местом. И совершенно справедливо. Всего каких-то сорок лет назад там у ворот каждого древнего дворца возвышались прекрасно сохранившиеся каменные бородатые ламассу [65], полуживотные-полулюди, последние из верных слуг, оберегающих покой воинственных царей-жрецов Ассирийского государства”.

Агата была счастлива, что спустя целых десять лет окунется в “восточную” походную жизнь. Но снова доехать до Ирака на “Восточном экспрессе”, увы, было невозможно. “Начиналась унылая эпоха авиапутешествий, утомительных и дорогостоящих, от которых не получаешь никакого удовольствия”. Зато самолеты давали возможность быстро добираться до места и, что бы кто ни говорил, с комфортом.

В Багдаде, почувствовав знакомый зной и вдохнув аромат цветущих кактусов, Агата помолодела, словно и не было этих десяти лет. В письме Эдмунду Корку она восторгается и жарой, и экзотической едой и заодно описывает эпизоды столичной жизни, порой довольно опасной.

“Даже демонстрации студентов потворствуют неодолимому безделью, – писала она, – ведь стоит отойти от центральной улицы, к гостинице потом не пробьешься, там огромная плотная толпа. Бунтари вполне дружелюбные ребята, однако наверняка кто-нибудь выхватит плитку из кучи плиток, сваленных у недоделанной мостовой, да и кинет в полицейских, но ведь могут попасть тебе в голову”.

Между тем Корку в Лондоне тоже было жарко – от хлопот. Он попытался сдать в аренду челсийскую квартиру Агаты Кристи (в переулке Крессвелл-плейс), но сделка сорвалась. Некая мисс В.М. Гласспул, заключившая договор на двадцать один год (175 фунтов в год), от квартиры отказалась, некий Джеймс Ричардсон тоже почему-то передумал.