Узники Тауэра - Сергей Цветков Страница 65

Начался поединок человеческой воли с тюремными лишениями. Холе сломался первый; заключив сделку с правительством, он отправился жить в свои поместья. Хобарт сдался вторым после нескольких месяцев тяжелой борьбы и получил прощение и свободу. Строд и Селден после многих мытарств обрели свободу тем путем, который классифицируется законодательством как «побег». Затем был освобожден и Валентайн. К концу года в заточении находились только двое узников, но и Лонг принял меры к своему освобождению – он повергся к стопам его величества и вышел из тюрьмы.

Оставался один – «зачинщик Элиот», как его называл Карл. Король был тверд, но узник еще тверже. «Покорись, сознайся, искупи! – твердили ему. – Другого спасения нет». Но последние слова Элиота в палате общин: «Где я теперь кончил, там снова начну» – были и теперь его последними и решающими словами.

Ему приготовили жилище в Кровавой башне, в комнатах, где когда-то жил Рэйли и был отравлен Овербюри. Это мрачное помещение Элиот украсил столом с чернильным прибором, стульями и теми немногими удобствами, которые доступны заключенному. После этих приготовлений дверь за ним захлопнулась, и он навеки исчез из людских глаз.

Большую часть дня узник посвящал письму, а ночи – молитве. В последние годы, несмотря на то, что он был еще довольно молод, он сделался очень набожен. Кровавая башня была для него не тюрьмой, а храмом Божьим, более близким к Небу, чем собор Святого Петра. Он не считал себя узником – ведь он сохранил свободу своей совести, отнять которую у него не мог никто. Пока позволяло здоровье, он работал в темнице с такой же интенсивностью, как и дома. Три его сочинения – «Власть закона», «Апология Сократа» и «Монархия людей» – сохранились до наших дней. Кроме того, он много писал к друзьям; эти письма дышат человеколюбием, свободой и надеждой. «Ни разу день не показался мне слишком длинным или ночь чересчур утомительной, – говорит Элиот в одном из писем, – никогда я не чувствовал ни страха, ни опасений. Мое сердце не томилось ни грустью, ни скукой, но вечная радость во Господе утешала меня. Его сила, Его милость поддерживали меня!»

С годами порядки в Тауэре менялись, и не в лучшую сторону. Бэкингем при всех своих недостатках не предал смерти ни одного своего врага. Если он и заключил в Тауэр нескольких лиц, то с ними, по крайней мере, не обращались сурово, а заточение их продолжалось недолго. В течение многих лет в стенах королевской тюрьмы не погиб ни один узник. Но после убийства фаворита Тауэр принял свой прежний вид, и в его стенах вновь воцарилась неумолимая жестокость. Сэр Алан Анслей умер, его человеколюбивая супруга переехала жить в город. Новым наместником Тауэра был назначен сэр Уильям Бэлфур, человек грубый и жестокий (он командовал королевскими телохранителями, разогнавшими последний парламент).

Элиот почувствовал всю тяжесть перемен. Король твердил одно: «Покорись или погибни», – и Бэлфур делал все, чтобы сломить волю узника. Прежде всего, Элиот был переведен в другое помещение, и у него были отняты письменные принадлежности. В новой темнице царили холод и темнота, но Бэлфур был чрезвычайно скуп на свечи и еще скупее на дрова. У несчастного узника открылся сухой, тяжелый кашель. Тюремный доктор не мог совладать с ним и прямо заявил, что больного убивают заточение, холод и дурной воздух: «Он никогда не оправится и умрет в чахотке, если ему не дадут подышать чистым воздухом». Но его совет Бэлфур использовал по-своему – чтобы как можно быстрее извести узника. Элиота перевели в новое помещение, где вместо холода была сырость, а вместо темноты мрак. Кашель у больного усилился, и стал пропадать голос. Король мог быть доволен – упрямец умирал медленной, но верной смертью.

Тогда Бэлфур воспользовался минутой слабости у заключенного, чтобы уговорить его просить королевской милости. Элиот написал прошение Карлу: «Ваши судьи подвергли меня заточению в вашем замке, где по причине дурного воздуха я впал в серьезную болезнь, и потому смиренно прошу ваше величество приказать вашим судьям выпустить меня на свободу». Но он ни словом не обмолвился, что признает себя виновным перед королем.

– Не довольно смиренно, – сказал с презрительной усмешкой Карл, бросая прошение несчастного узника на пол.

Бэлфур передал заключенному эти слова, и Элиот снова взялся за перо.

– Вы должны покориться, – шептал Бэлфур ему через плечо, – признать себя виновным и просить прощения у его величества.

– Благодарю вас за дружеский совет, – отвечал Элиот, наконец уяснивший, к чему его толкают, – но я теперь очень слаб, и если Господь даст мне силы, то я об этом подумаю.

С этими словами он отложил перо. Его дело на земле было окончено. Спустя четверть часа он умер.

Но был ли Карл доволен своей местью? Нет.

Сын Элиота просил позволения перевезти прах отца в Порт-Элиот, где находился семейный склеп рода Элиотов. Король воспротивился этому намерению. «Пусть похоронят там, где умер», – собственноручно начертал он на прошении молодого человека. И прах борца за свободу Англии был предан тюремщиками земле в церкви Святого Петра.

Последний фаворит Карла I – сэр Томас, барон Раби, виконт Уинтворт, граф Страфорд – представлял собой полную противоположность Бэкингему. Его путь к вершинам власти был долог и необычен. Этот йоркширец происходил из либеральной семьи и был воспитан либеральным наставником; его выбрали членом парламента от либеральной партии; он дважды вступал в брачный союз с либеральными семействами; либералы признали его своим вождем в палате общин; его ненавидели и считали опасным при дворе; он подвергался тюремному заключению, и вместе с Элиотом возглавлял атаку на Бэкингема. Вслед за тем он круто изменил свои убеждения, сделался придворным и ближайшим советником короля.

Впрочем, при более пристальном рассмотрении его действия выглядят не так противоречиво, как это кажется на первый взгляд. Главной причиной этого поворота было честолюбие сэра Томаса. Природа наделила его деспотическим характером, а во время своих путешествий по континенту он приучился смотреть на свободу как на понятие весьма обветшалое. К тому времени абсолютизм и католическая реакция торжествовали по всей Европе. Старые права кортесов в Испании исчезли; парламентские вольности во Франции были уничтожены; в Германии император простирал свою власть на мелкие немецкие государства; Папа, поддерживаемый иезуитами, распространял и усиливал свое древнее могущество. Что касается Англии, то в ней царил разброд, а гордый, самолюбивый, богатый Уинтворт чувствовал в себе силы и способности управлять страной. Не однажды пытался он обратить на себя внимание короля. У него в запасе были сильные аргументы и готовые рецепты. Однако власть долгое время видела в нем не союзника, а соперника с большими способностями. Его возвышение совершалось медленно, но Уинтворт упорно ставил и срывал ставки в политической игре с единственной целью – когда-нибудь продиктовать условия своего приближения к трону.

Короля привлекло в нем то, что Уинтворт взялся привести в исполнение мысль Карла о неограниченной власти. Он не предлагал поправок к Петиции о правах; Уинтворт готов был сжечь саму Петицию. Он предлагал навсегда запереть двери парламента и бросить ключи в Темзу. Он заявлял, что намерен «вывести монархию из-под власти и влияния подданных». Его могучий ум и твердая воля, увы, делали его надменным человеком, презиравшим людей.