Первая мировая. Проигравшие победители. Русские генералы - Алексей Порошин Страница 66

А. Н. Куропаткин, преследуя свои цели, находил и поддерживал знакомства с людьми, близкими к императорскому двору. Так, благодаря знакомству с Е. Г. Шереметьевой и ее близости к вдовствующей императрице Марии Федоровне А. Н. Куропаткин был неоднократно удостоен обедом у императора с императрицей. Подобная монаршая благосклонность произвела впечатление на дворцовую знать, которая стала поддерживать военного министра. Возросшее влияние А. Н. Куропаткин использовал в большей мере на борьбу с Витте и его влиянием на императора, чем на выполнение обязанностей по подготовке армии к предстоящей войне.

Кроме мелочности сослуживцы отмечали и мелкое честолюбие военного министра. Один из офицеров нештатного особого делопроизводства, входящего в военно-статистический отдел и ведавшего находящимся за рубежом личным составом военных агентов императорской армии, оставил об этом записи. Из них следует, что А. Н. Куропаткин, будучи военным министром, «…приказал подписаться в Бюро газетных вырезок в Париже, чтобы в Генеральный штаб посылали вырезки из всех газет и журналов всего мира, в которых так или иначе упоминалось его имя». На это тратилось ежегодно в среднем 3200 рублей, которые составляли половину всей суммы (6500), выделяемой «На выдачу пособий на издание военно-ученых трудов»! Вырезки присылались еженедельно, и многие офицеры соответствующего отдела вместо изучения иностранной военной литературы тратили время на перевод статей, где упоминался российский военный министр!

К сожалению, кроме перечисленных черт А. Н. Куропаткина отличала иногда и просто нечестность во взаимоотношениях и заметная самоуверенность. Н. А. Епанчин вспоминал, что однажды ему было поручено А. Н. Куропаткиным написать инструкцию, которой автор воспоминаний будет руководствоваться в предстоящей командировке в Болгарию, и представить на его утверждение. Утвержденная безо всяких изменений со стороны военного министра, она была перед самой поездкой представлена ее автору А. Н. Куропаткиным «со свойственным ему апломбом и самодовольством», так, как будто «она была составлена им самим, а не мною».

Именно отсутствие мелочности, преувеличенной недоверчивости и мелкого самолюбия у Н. И. Иванова отмечал Г. И. Щавельский, подчеркивая его честность, доброжелательность к подчиненным; была подмечена некоторая хитрость. В противоположность Г. И. Щавельскому М. И. Терещенко и С. П. Шликевич – общественные деятели, посещавшие Юго-Западный фронт, – отзывались об Н. И. Иванове «как о человеке очень мелочном, безо всякого кругозора и широкого понимания дела, мелком формалисте, думавшем, что приближением к себе свиты генерал-майора Барятинского и поднесением Георгия царю и Георгиевской медали наследнику он упрочивал свое положение».

Хитрость Николая Иудовича отмечал А. И. Верховский, который писал: «Это был седовласый старик с длинной бородой; он был маленького роста, выглядел простачком, но его бесцветные глазки смотрели хитро…» Подобную черту характера неоднократно отмечал и М. В. Алексеев. В годы мировой войны он сделал надпись на одном из писем Н. И. Иванова: «Старая лиса». Это же качество отмечено им и в письме к представителю русской армии при французском командовании Я. Г. Жилинскому в январе 1916 г., в котором были подведены итоги неудачного зимнего (1915–1916 гг.) наступления Юго-Западного фронта: «…были и более существенные причины, оказавшие влияние на такой исход. Прежде всего: а) Отсутствие, по-видимому, веры в операцию у генерал-адъютанта Иванова… много… хитрил, в самый важный момент подготовки менял начальника штаба… (орфография сохранена, подчеркнуто мной. – А. П.)».

Эту черту Н. И. Иванова можно отнести к предприимчивости и знанию жизни и людей, например, «…манера поплакать, запросить лишнее, чтобы, если урежут, всё же больше осталось…»

Хитрость во взаимоотношениях отмечалась великим князем Гавриилом Константиновичем и у А. А. Брусилова, который «…был похож на лису», да и, по предположению князя, «…по характеру был таков». Подобная хитрость А. А. Брусилова – представителя привилегированного дворянского рода – отличается от хитрости Н. И. Иванова и «двуликости» М. В. Алексеева и, на наш взгляд, сродни приспособленчеству, щедро проявленному Алексеем Алексеевичем после мартовских событий в России.

Говоря о волевых нравственных качествах личности военачальника, т. е. «силах духа», следует отметить, что именно стремления к победе не хватало большинству русских военачальников во время Первой мировой войны.

Когда в марте 1916 г. Нарочская операция была отдана в распоряжение А. Е. Эверта, главнокомандующий Западного фронта не знал, что делать. Он хотел все предвидеть, идти наверняка, поэтому самым старательным образом подготовлял все операции, вмешивался во все детали работ командующих армиями и корпусных командиров, но не решался атаковать. Отсутствие стремления к победе проявилось у А. Н. Куропаткина, А. Е. Эверта (Н. И. Иванов, к этому времени передавший полномочия главнокомандующего А. А. Брусилову, также уговаривал того не проявлять инициативы в готовящейся операции) в Ставке 1 апреля 1916 г. при обсуждении предполагаемого в мае общего наступления Юго-Западного, Северного и Западного фронтов. Было очевидно, что А. Н. Куропаткин и А. Е. Эверт «потеряли сердце» и не верят в успех наступательных действий своих фронтов. Пониженное настроение духа А. Е. Эверта сказывалось на том, что время начала общего наступления им откладывалось. В дальнейшем это привело к потере времени, что не способствовало достижению возможного успеха в операции. Впоследствии А. И. Деникин писал: «…характер и способности, проявляемые человеком в мирное время, зачастую совершенно не соответствуют таковым в обстановке боевой. Достаточно вспомнить блестящую и вполне заслуженную мирную репутацию генерала Эверта, далеко не оправдавшуюся на посту главнокомандующего Западным фронтом…»

Непреклонной воли к победе – как свойства военной энергии – не хватало Н. В. Рузскому, что было подмечено императрицей в октябре 1916 г. «…старый Рузский, как человек довольно болезненный (дурная привычка нюхать кокаин) и тяжелый на подъем… нуждается в сильном, энергичном помощнике, чтоб как следует двинуть дело… Рузский доволен своим местом, его честолюбивая жена ни за что на свете не допустит, чтоб он потерял его, а потому он предпочитает (выделено мной. – А. П.) спокойно сидеть…»

Суровые будни Первой мировой войны жестко проверяли способность главнокомандующих выполнять свои профессиональные обязанности, убирая одних и давая другим (М. В. Алексееву и А. А. Брусилову) возможность проявить себя на новой, еще более высокой должности.

Военно-стратегические итоги первых месяцев «Великой войны» потребовали смены военачальников, не выдержавших экзамен на профессионализм. Первым из высших военных чинов, отставленных от командования, оказался главнокомандующий армиями Северо-Западного фронта генерал от кавалерии Я. Г. Жилинский, который вследствие поражения подчиненных ему войск в Восточно-Прусской операции 3 сентября 1914 г. был отстранен от управления фронтом и отправлен в распоряжение Военного министра. Принадлежность к знатной фамилии [24], связи, образовавшиеся в ходе военной службы, и высокое покровительство определили его дальнейшую судьбу. Вскоре (в 1915 г.) он был назначен представителем Российской армии во Франции к неудовольствию союзников и чинов Ставки, – отметил русский военный агент во Франции А. А. Игнатьев. Он красноречиво описал момент приезда в Париж Я. Г. Жилинского, в большей степени интересовавшегося, по мнению автора, внешней стороной своего пребывания во Франции. Российский представитель потребовал помпезной встречи, размещения в замке, изысканной пищи и очень трепетно отнесся к своему жалованию в валюте.