Вселенная Алана Тьюринга - Эндрю Ходжес Страница 66

Еще один человек, однако, сыграл решающую роль при воплощении моих идей в практической форме книги. Это Пирс Бернетт, человек, по воле которого я взялся за написание этой книги, который преодолел все трудности на этом пути вместе со мной, читая и давая советы по исправлению неисчислимых черновых вариантов произведения. Изначально я заключил контракт с издательством André Deutsch Ltd, где Пирс Бернетт был директором, и где мною был получен аванс в пять с половиной тысяч фунтов за книгу. (В 1981 году, в последний год работы над книгой, возникли некоторые трудности, которые привели к острой необходимости в смене издательского дома. Первое британское издание было опубликовано в Burnett Books [Книги Бернетта], совместно с издательской группой Hutchinson). У меня не было гранта или каких-либо дополнительных субсидий из иных источников. И хотя по стандартам издателей такая сумма была весьма щедрым вложением, и к тому же решающим фактором в вопросе быть или не быть этой книге, было довольно нелегко остаться в рамках бюджета, учитывая длительность проекта, с 1978 по 1980 гг. Нужно было по-Тюринговски затянуть пояса, чтобы завершить проект. С одной стороны, это ограничение работало на благо проекта, но с другой, я остался в долгу у друзей и приятелей. К примеру, не предоставь они мне ночлег в свое время, создание архива моих исследований и интервью в Северной Америке было бы под угрозой срыва. Дома я так же требовал ангельского терпения от тех (в частности, Питера Чедвика и Стива Хикса), кто был вынужден смиренно делить со мной все напряжение и беспокойство ничего не получая взамен.

Помимо Пирса Бернетта нашлись и другие люди, которые каким-то образом смогли разглядеть в этой работе то же, что и я, те, кто осуществлял своего рода моральную поддержку, без которой я вряд ли мог бы продолжать. В решающий момент один из этих людей очень услужливо отметил, что с моей стороны было бы правильным оставить хоть какие-то материалы для исследования вопроса кем-то другим! Конечно, в работе есть пропуски и нехоженые тропы. Там также есть ошибки, надеюсь, не слишком грубые, как относительно добавлений, так и опущений. Возможно, если микроэлектронная революция станет завершением эры печатных книг, то это практически гарант продолжительного пересмотра опубликованных работ. Между тем, помня о большом будущем наследия Тьюринга, можно перестать говорить о несовершенстве творения. Собранные материалы я был обязан передать в Современный Научно-Архивный Центр при Королевском кембриджском колледже, и было бы вполне справедливо ожидать от них последующих коррективов и дополнений в ближайшем будущем. Одним из немаловажных фактов в исследовании такой персоны как Тьюринг является конкретно этот: по мере того как меняется мир, будет меняться и восприятие Алана Тьюринга. Даже во время написания этой книги уже изменилось значение слова «компьютер» в обществе: универсальная машина со шкалой и скоростью АВМ, появление которой он предвидел, лежит на столе и помещается у меня в руке. Алгоритмы, заложенные в первых машинах Bombe, в настоящее время не превышают по объему и нескольких строк в BASIC. Личное взаимодействие с персональным компьютером, с его маленькими боями за объем места для хранения информации и визуализацией, и проверками – в настоящее время этим знанием обладают сотни тысяч людей. Неизвестно, куда это может привести, но наше восприятие прошлого точно изменилось навсегда. Если сейчас в сфере генной инженерии совершаются лишь первые шаги, как в свое время в сфере информационных технологий, логично, что более поздние работы будут представлены в совершенно новом свете.

Алан Тьюринг, по-видимому, считал, что в конечном итоге машина была бы способна написать такую книгу, как эта. В своем интервью на радио в 1951-м, посвященном открытию фестиваля в честь Великобритании, он отметил, что Это очень расхожее мнение, некая доля уверенности в следующем высказывании: машина никогда не сможет воспроизвести некоторые особенности, которыми обладает человек. Лично у меня эта уверенность отсутствует, считаю, что в этом вопросе нет предела. В этом был элемент эпатажа, особенно удавшийся, когда он привел в качестве примера специфическое человеческое качество, а именно – находиться «под влиянием сексуальной привлекательности». Тем не менее, он серьезно полагал, был «практически уверен» в пришествии интеллектуальных машин в качестве витка развития, «которое принесет нам беспокойство» гораздо сильнее, чем Дарвиновское «мы все можем быть эволюционно сменены свиньями или крысами». На самом деле, я бы с радостью передал все свои дела машине – и этот «текстовый процессор» сэкономил бы недели вырезания и склеивания материалов, но это было не самое трудное при написании этой книги. Наиболее подходящим примером сложности в данном случае послужит необходимость преодолеть пропасть двадцатого века между научной мыслью и человеческой жизнью. Кроме того, чтобы еще более сложная задача – противостоять устоявшемуся в определенных кругах мнению о том, что моя книга действительно призвана увеличить этот разрыв. Я должен был жить, и даже пришлось немного побороться, чтобы отстоять свою точку зрения.

Одно событие 1979 года представляет особый интерес для меня как для автора, работавшего над этими же идеями, – произведение Дугласа Хофштадтера «Гедель, Эшер, Бах». Эта работа поставила меня в тупик тем, что центральное место в книге занимает тема, на которую я не обратил должного внимания – значение понятий Геделя о неполноте и Тьюринга о неразрешимости в рамках концепции Сознания. Лично я не считаю, что эти результаты, касающиеся, как они делают бесконечные статические ненарушенных логических систем, есть какие-либо прямые последствия для наших конечных, динамичных, взаимодействующих мозгов. Более значимым фактором, на мой взгляд, является ограничение человеческого разума, в силу своего социального статуса – и этой проблеме отводится второстепенная роль в работе Хофштадтера, как и во многих других, хотя в моей работе эта тема центральная.

Изучение жизни Алана Тьюринга не показывает нам, есть ли границы у человеческого разума, или нет, и это один из парадоксов Геделя. Это показатель того, что работа разума может быть приостановлена и уничтожена посредством того, что его окружает. Но почему тогда, как вполне мог предположить Алан Тьюринг, искусственный интеллект должен быть чем-то ограничен в мирской реальности? Действительно, кажется, будто все основания полагать, что умная машина приспособится к сумасшедшим требованиям политической системы, в которой она воплощена. В тепличных лабораторных условиях гораздо легче сосредоточиться на теоретических соображениях.

По этой причине мои опасения весьма отличаются от тех, что беспокоили Алана Тьюринга. Вопрос не в том, есть ли у машины «мышление»? Местонахождение подобной мысли – в политическом организме. Учитывая те условия, в которых мы находимся, я не боюсь победы чьего-либо интеллекта, в этой борьбе страшна победа свиней или крыс.