Истоки контркультуры - Теодор Рошак Страница 66

Но магия – это не только карнавальное развлечение или вотчина доморощенного оккультиста. За опошленной версией угадывается древняя традиция благородного происхождения. Сценический маг, который требует барабанную дробь, чтобы привлечь наше скептическое внимание, – это современный вариант первобытного шамана, колотящего в свой тамтам из шкур животных, вызывая духов племени. Возможно, многим в нашем обществе покажется странным обращение к такому «благородному» примеру искусства магии. Ведьмы-врачевательницы, знахари-колдуны, жрецы вуду – сами названия приводят на память дикарские или комические стереотипы: трещотки из костей и макабристические маски, бормотание заклятий и кровавые ритуалы, суеверные заклинания, заговоры, инкантаментумы (магические формулы), которые никогда не срабатывают. В классическом голливудском противоборстве шаман племени, фигура зловещая и абсурдная, быстро истощает свой запас глупых фокусов, и тогда в дело вмешивается хороший белый охотник, который быстро излечивает больного волшебными лекарствами или поражает вытаращивших глаза туземцев карманными часами или фонариком. Магия белого человека побеждает, потому что она в конечном итоге продукт науки (особенно часто она побеждает в виде пороха, вооруженной колонизации и массивных материальных инвестиций, стандартных двигателей цивилизации).

Но прежде чем мы отмахнемся от нелепого старого шамана, как от циркового номера с демонстрацией ловкости рук, давайте потратим еще минуту, задумавшись над его наименее комическими чертами, хотя бы исключительно из-за «обязывающего положения» самозваной высшей культуры, которая сейчас полным ходом истребляет шаманов по всему миру. Скоро их барабаны замолчат навсегда, заменившись в самых отдаленных уголках земного шара ревом самолетов и трескотней еще более умных компьютеров. Возможно, образ старого колдуна исчезнет даже из детской литературы, как Мерлин и волшебные сказки уступили место героям научной фантастики и упрямым фактам. Если быть «цивилизованным» и означает что-нибудь интересное, то это уметь извлекать полезные уроки из любых человеческих возможностей, лежащих в пределах нашего интеллекта, включая те, которые традиционная мудрость считает безнадежно устаревшими.

Пристальнее вглядевшись в шамана, мы увидим, что вклад этого экзотического персонажа в человеческую культуру буквально неоценим [234]. В самом деле, шаман может с полным основанием претендовать на роль культурного героя par excellence [235], потому что посредством его пришли в действие творческие, почти сверхчеловеческие силы. В шамане, который первым поставил себя в человеческом сообществе отдельной личностью, нераздельно сочетались сразу несколько больших талантов, которые позже развились в специализированные профессии. Вероятно, первые попытки человека в изобразительном искусстве – и попытки блестящие, как можно судить по сохранившейся великолепной настенной живописи в пещере эпохи палеолита, – тоже были творчеством шаманов, практиковавших необычную графическую магию. Возможно, в экстатическом бормотании шамана люди когда-то расслышали первые рифмы и созвучия поэтической речи. В его вдохновенных пророчествах угадываются истоки мифологии и литературы; в раскрашенных личинах – истоки театра, во вращении в состоянии транса – первые танцевальные фигуры. Он был, помимо художника, поэта, драматурга и танцора, целителем племени, духовным наставником, прорицателем и космологом. Среди его многочисленных умений можно найти почти весь перечень современных цирковых специальностей: вентрологию (чревовещание), акробатику, пантомиму, жонглирование, глотание огня и шпаг и ловкость рук. И сегодня мы по-прежнему находим у сохранившихся племен шаманов, весьма искусных в талантах, сочетающих в древнем своем ремесле, как нам кажется, высокое искусство и религию с откровенной профанацией.

Сохранившееся в некоторых традициях, дошедших до наших дней, искусство шамана говорит само за себя как огромное человеческое достижение. Но если мы начнем искать творческий импульс, в незапамятные времена объединивший все эти умения и искусства, мы поймем самое важное, чему учит нас шаман: изначальное значение магии. Магия – это не список ловких фокусов, это одна из форм познания, способ обращения к миру. Те, кому доводилось ощутить безотчетно прекрасное при виде подлинного таланта, возможно, несут в себе слабую давнюю искру древнего шаманского мировосприятия и смогли мельком увидеть альтернативную реальность.

Магия, как шаман ее практикует, это умение общаться с силами природы как с разумными сущностями, имеющими свои намерения и обладающими собственной волей, которые требуют уговоров, споров, проклятий. Камлая, пророчествуя или произнося заклятия, шаман обращается к стихии как к человеку, подбирая отношения на слух, напряженно следя за ее настроением, гневом и расположением духа, но всегда уважая ее достоинство. Для шамана мир населен могущественными невидимыми сущностями; у них есть свои цели, которые, как у любого человека, могут быть абсолютно непостижимыми. Шаман находится в близких отношениях со стихиями, с которыми общается; он старается выведать их обычаи и действовать по ним, а не вопреки. Он говорит о них как о чем-то одушевленном, не как о безликом «оно».

Вот, например, как эскимосский шаман Сивоангнаг обращается с заклинанием погоды к невидимым стихиям ветра и волн:

Что это, как не витиеватое приглашение старому уважаемому другу? Или вот как индианка племени винту (Калифорния) описывает контраст между отношением шаманской культуры и культуры белого человека к природе.

«Белые никогда не заботятся о земле, олене или медведе. Когда мы, индейцы, убиваем ради мяса, мы его съедаем. Когда мы копаем коренья, мы делаем в земле маленькие дырочки… Желуди и кедровые орехи мы стряхиваем. Мы не рубим деревья, мы берем только мертвую древесину. А белые пашут землю, выкорчевывают деревья, убивают все живое. Дерево говорит: “Не надо, мне больно. Не причиняй мне боль”, но они срубают его и распиливают. Дух земли их ненавидит… Индейцы никогда ничему не вредили, а белые все уничтожают. Они взрывают скалы и разбрасывают осколки по земле. Скалы говорят: “Не надо! Нам больно”, но белые не обращают внимания. Когда индейцы используют камни, они забирают маленькие, круглые, для очага… Как может дух земли любить белых? Везде, где коснется белый человек, природе больно» [237].