Савва Морозов. Смерть во спасение - Аркадий Савеличев Страница 67

— Я знаю, — качал он своей чернущей, но как бы пеплом посыпанной головой, — почему она мне отказала. Савва Тимофеевич, только вы один и можете горю помочь!

Ночные бредни художника и вовсе на ум не лезли.

— Что вы знаете, Исаак? Кто и в чем вам отказал? Вам, которого вся Москва боготворит?

— Но она‑то?

— Да кто — она? Говорите, черт побери!

— Мария Павловна, разумеется.

Тут уж хоть святых выноси! Захотелось взять этого самонадеянного художника за шиворот и вышвырнуть вон. Но братец попридержал руку:

— Савва, она ведь и меня обидела. Да-да! — поспешил он отвести очередной нелепый вопрос. — Я своего рода сватом заделался, решил донести до сердца Марии Павловны желание Исаака. Честное и благородное желание — видеть своей женой эту умнейшую женщину. Такому художнику, как он, — обнял совсем разрюмившегося Левитана, — опора в жизни нужна. Железная, если хочешь знать!

Да вы о лесах строительных говорите. или о бабах?! — совсем вывели из себя Савву эти ночные гуляки.

— О женщинах, братец, о женщинах, — деликатно поправил его Сергей. — Ты в них толк понимаешь, вразуми Марию Павловну: лучшего мужа, чем Исаак, ей не найти.

Страсть каким рассудительным заделался Сергей! А сам до сих пор жениться не хочет и ходит к своей венгерке — плясунье не иначе как в сопровождении личного доктора.

Будь художник один, он не стал бы грубить, но братец‑то своей, морозовской, крови. Отсюда, после долгого хохота, и крик нешуточный:

— Пейте, да уходите, бездельники! Я спать хочу! Мне завтра дело делать надо. Де-ело, можете вы это понять?

Они, конечно, ничего не поняли, но бессонницу нагнали. Вот после их ухода он и сказал сам себе:

— Нет, не дурак, ты просто осел, Савва! Бухарский осел!

Это тоже ведь к делу имело прямое отношение. Занятому театрами купчине подсовывали самый дрянной хлопок. Какой ситчик из него мог быть?

Он забегал по своей опустевшей берлоге, пиная меблишку. А что тут можно под настроение пинать? Две комнаты, наспех оборудованные под жилье. Стол, кровать, шкаф, буфетец непременный, несколько кресел, умывальник и единственная роскошь — протянутый за немалые деньги телефон. Без него невозможно было руководить своей обширной империей. Ясно, что ему сейчас нужно. Астрахань!

— Барышня, барышня? Это Морозов, солнышко ты мое!

Фамилия действовала. Да он и не брезговал заскочить иногда на Пятницкую, на Почтамт. Добрые гостиницы — они тебе не только Астрахань, и Лондон середь ночи на блюдечке подадут.

В Астрахани и сидел главный управляющий, который тащил морем хлопок, а потом перегружал на железные дороги. Без моря было не обойтись — Закаспийская дорога все еще строилась, и конца этому не было видно. Где‑то на этих путях и подмачивали. проще говоря, подменяли его собственный, первосортный хлопок-долгунец. Значит?..

— Ах ты стервятник-падальщик! Я тебе самому перо в жопу вставлю и попрошу эмира, чтоб он пригласил тебя наверх. на самый верх судейской башни!

Надо полагать, славно хихикали телефонистки, слыша ночью такие деловые разговоры. А иначе нельзя. Для купца нынешний телефон — тот же кнут. Хотя и обуза. Недостроенный театр, со всеми его приходящими-заходящими артисточками, со всеми вороватыми подрядчиками висел на едином телефоне, как на крючке. И здесь не Клязьма с ее лещами, здесь сомищи бородатые всякую донную грязь бурлили. Под ночное настроение он ни свет ни заря и вызвал главного подрядчика. Тот расселся поначалу вальяжно, бороду лопатищей на груди распустил. Но глаз цепко держал. Хотелось ведь возле дурных артистов руки погреть, а наскочил на своего же брата, да еще на такого, что на кривой козе не объедешь. Отсюда и желание:

— Чего, ваше степенство, себя‑то утруждать? Мы энто и с Владимиром Ивановичем погрешим.

Ах, старый плут!

— Нет уж, уважаемый, лучше с Саввой Тимофеевичем.

Загрустил купец-подрядчик, но встрепенул его звонок. Слышно ведь постороннему, что голос дамский. Да и ответы Саввы Тимофеевича уклончивы, все больше «да, да» или «потом, потом». А потом ведь — суп с котом! Надеялся купчина, что, загоревшись, надумает убежать на зов, скажет решительное «да!» — и позвонит Владимиру Ивановичу, а еще лучше — Константину Сергеевичу, в делах совсем малахольному. А подпись‑то на банковской бумажке все равно едина — по доверительности. Милое дело!

Но ошибся старый плут. Главный хозяин — он по-хозяйски и решил:

— Завтра покончим. Я сегодня сам все осмотрю, недоделки в денежку переведу, а к вечеру и столкуемся. Добом да ладком.

Что возразишь? Рука у Морозова щедрая, а голова купеческой дури не поддается. Невольно согласишься:

— Завтра так завтра, ваше степенство.

После ухода подрядчика Савва Тимофеевич уже сам звонил, и по личным делам, и в Орехово. Денежки‑то на театр там ткались. Голос он без нужды повышать не любил, но предостерег начальника красильного цеха:

— Бледноватыми мне вельветы показались. Да, да. вроде бы синенькие, а вроде и синюшные! Стыда в магазинах понабрался. Не забывай, что я все‑таки химик.

Вместо театра в голове опять ситцы, медепаламы, мелескины, да эти вот чертовы вельветы. Товар по нынешним модам ходовой, а покраска никудышная. Может, потому, что слишком уж увяз в театральных делах? Инженеры, мастера и разный фабричный люд — все привыкли встречать хозяина в любое время дня и ночи, а тут неделю носа не кажет. Верно ведь говорят: без хозяина и дом сирота. Разве дед, Савва Васильевич, позволил бы себе такую длительную отлучку? Да хоть и не чуждый новаций отец Тимофей‑то Саввич?

Свое неудовольствие он разрядил немного в конторе, которая была недалеко: на Старой площади, на первом этаже гостиницы «Боярский двор». Ну, боярин так боярин: на рысаке, постоянно дежурившем у театра, слетал туда и подпустил страху. Где хлопок туркестанский?! Где станки немецкие?! Где краски пермские?! Сукины вы сыны!.. Железные дороги должны бы ускорить движение товара — не по рекам же да морям тянуться! — ана деле та же морока. Своих‑то конторщиков подгоняй, чтобы железнодорожников в железные кнуты брали — кнуты очень даже денежные. На своих фабриках штрафов не терпел, а поставщикам спуску не давал. Считать учитесь, бородачи!

Тут же со служебного телефона и позвонил Витте:

— Коль железнодорожный департамент входит в ваше министерство, извольте, Сергей Юльевич, утвердить мои штрафы. Очен-но большие! Да? Шокированы? Предупреждаю: штрафы будут злее азиатских скорпионов! Иначе с железным народцем не совладать. Железом наличным по мордасам и бить буду. Пораспустили вы их, Сергей Юльевич!

Он зрительно даже видел, как чешет свою жирную холеную задницу засидевшийся в кресле всемогущий министр. Палку‑то перегибать все‑таки не стоило. Он шуткой скрасил: