Французская волчица — королева Англии. Изабелла - Элисон Уэйр Страница 67

Изабелла могла надеяться, что если она пригрозит Эдуарду разлукой из Франции, с безопасного расстояния, то он, чтобы избежать худшего публичного скандала, предпочтет сам отстранить фаворитов. Это предположение подкрепляется мнением автора «Жизнеописания Эдуарда Второго», который писал, вскоре после отъезда королевы из Англии: «Ничего удивительного в том, что она не любит Хьюго, из-за коего погиб ее дядя [Ланкастер], и он же лишил ее всех слуг и доходов; соответственно (так думают многие), она не вернется, пока Хьюго Деспенсер не будет насовсем изгнан со двора короля». Этот хронист, несомненно, высказывал общее мнение современников событий, поскольку, видимо, умер вскоре после того и не мог оценивать обстановку «задним числом». Как бы далеко ни продвинулись замыслы Изабеллы в тот момент — а мы не знаем точно, что было тогда у нее на уме — ей в любом случае было необходимо избавиться от страданий и заручиться поддержкой по обе стороны Ламанша.

Изабелла могла зачислить в ряды потенциальных союзников Адама Орлитона, епископа Херефордского, Генри Бергерша, епископа Линкольнского, и Джона Дрокенсфорда, епископа Батского и Уэльского — всех троих Бейкер называет «выучениками Изабеллы», они же являлись близкими приятелями Роджера Мортимера. Затем были еще ее дядя Генри Ланкастер, брат казненного графа, Джон Стратфорд, епископ Винчестерский, Уильям Эйрмин, выдающийся церковный деятель, и даже сводные братья короля, графы Норфолк и Кент. Ричмонд, пребывавший во Франции, также проявил себя как сочувствующий, а Генри де Бомонт был, как и всегда, надежным другом.

Бейкер пишет, что Орлитон разжигал гнев королевы против Деспенсеров, пользуясь ее обидой за отобранные владения. Но хотя епископ сам находился в таком положении, что мог хорошо понять, каково ей живется, все же Орлитон в то время оставался в опале и вряд ли имел возможность как-то влиять на Изабеллу. Фактически он стал одним из важнейших ее сторонников значительно позднее.

Генри Ланкастер был добрым и почтенным человеком лет сорока пяти, его уважали за учтивость и рассудительность. Он не участвовал в мятеже своего брата, но был жестоко разочарован, когда он, законный наследник Томаса, не оставившего детей, обратившись к королю с просьбой отдать ему графства Ланкастер и Лестер, получил отказ; причем Эдуард заподозрил его в неверности и установил тщательный надзор за ним. По прошествии двух лет король все же убедился в лояльности Генри и позволил ему владеть одним из графств брата — Лестером. Но новый граф Лестер все это время обвинял Деспенсеров в гибели брата и хотел теперь не только отомстить им, но и реабилитировать имя Ланкастера. Он сделал вызывающий жест — принял герб покойного графа вместо своего собственного, хотя тот был объявлен устраненным, и воздвиг каменный крест в память о Томасе близ города Лестера.

То, что граф Лестер симпатизировал Орлитону, подтверждается фактом: в 1324 году, после того как Орлитон, обвиненный в измене за соучастие в побеге Мортимера, написал Лестеру, умоляя вступиться за него перед королем, граф прислал епископу ободряющее и утешительное письмо. Но прежде чем Лестер смог выполнить просьбу, Эдуард прослышал о его теплом участии к бедам Орлитона и обвинил в измене его самого. Однако благодаря умелой самозащите Лестера и его положению первого вельможи в королевстве он избежал осуждения.

Лестер вполне мог предложить королеве поддержку, поскольку хотел избавить королевство от Деспенсеров и, что еще более важно, вернуть себе законное наследство. Нет никаких сведений о том, что он хотел причинить какой-либо вред своему кузену-королю.

Джон Стратфорд, светский человек и государственный деятель, не питал любви к Деспенсерам, которые его ненавидели и заставили выплатить им 1000 фунтов за то, что примирили его с королем после того, как он годом раньше разгневал Эдуарда. Он не сумел добиться в Авиньоне согласия на предоставление кандидату короля, Роберту Болдоку, кафедры в Винчестере и сам принял эту должность от папы, не испросив предварительно позволения государя. Эдуард разгневался до того, что отнял у Стратфорда причитающиеся ему доходы на год с лишним. Поддержка Стратфордом идеи об отправке Изабеллы во Францию могла объясняться исключительно желанием мира — но не лишено вероятности и то, что им руководили совсем иные побуждения, и королева каким-то образом обеспечила себе его поддержку. Стратфорд вполне мог быть одним из первых, кто осознал ее способность стать средоточием оппозиции против Деспенсеров.

Граф Кент, будучи членом королевской фамилии, особенно возмущался влиянием Деспенсера; и он, и его брат Норфолк — пара необузданных юношей — громко критиковали короля за то, что тот допустил это. Показательный провал Кента во Франции стоил ему благорасположения венценосного брата и сделал его привлекательным для обольщений врагов Эдуарда. Во время пребывания в Гаскони Кент привык полагаться на советы сэра Оливера Ингхема, известного сторонника короля; однако вскоре и он стал убежденным союзником Мортимера, и тот мог использовать Ингхема для того, чтобы подорвать верность Кента и подключить его к коалиции против Деспенсеров.

Возможно также, что Деспенсер начал в чем-то подозревать Кента и предпринял шаги, чтобы нейтрализовать его. Фруассар подчеркивает, как сильно Кент боялся Деспенсера, и уверяет, что кто-то тайно предупредил и его, и Изабеллу «об опасности, которая угрожала им со стороны сэра Хьюго, и о возможной их погибели, ежели только они сами не поберегутся как следует». На фоне недавних демаршей Деспенсера против королевы от подобных предупреждений нельзя было отмахнуться. Если рассказ Фруассара верен, а это вроде бы подтверждается позднейшим высказыванием Изабеллы, что она жила в страхе смерти из-за Деспенсера, тогда можно считать доказанным, что имелись лица, способные предавать тайные послания королеве — а значит, сеть интриг действительно уже была сплетена.

В 1326 году Изабелла рассказала о том, как она боялась, что сам Эдуард тоже хочет убить ее; в проповеди, прочитанной в Уоллингфорде, епископ Орлитон прилюдно заявил, что «король носил под одеждой нож, чтобы убить королеву, и говорил, что за неимением иного оружия готов загрызть ее собственными зубами». Проверить правдивость этих слов никак невозможно, но подобная угроза могла вполне быть брошена в пылу очередной супружеской ссоры; с другой стороны, Деспенсер, пользуясь обычной для него тактикой запугивания, мог высказать нечто подобное, чтобы дать понять Изабелле, каковы будут последствия, если она поведет себя строптиво. И если Изабеллу предупредили, что и Деспенсер, и король хотят убить ее, она могла желать только одного — поскорее вырваться из Англии.

У нас нет прямых указаний на то, что Роджер Мортимер в то время был причастен к оппозиционной партии, собирающейся вокруг королевы. Если бы у короля имелось хоть малейшее подозрение на этот счет, Изабелла никогда не поехала бы во Францию. Между тем Эдуард велел Томасу Эстли, одному из своих посланников во Франции, заручиться гарантиями от Карла IV, что «Мортимер и другие изменники и враги короля покинут королевство Францию прежде, чем туда прибудет моя супруга», дабы избежать «каких-либо бед и бесчестья», которые те могли бы причинить, «от чего избавь нас, господи!»