Махно и его время. О Великой революции и Гражданской войне 1917-1922 гг. в России и на Украине - Александр Шубин Страница 67

Возьмёмте дворцы и разрушим кумиры, Сбивайте оковы, срывайте порфиры: Довольно покорной и рабской любви! Мы горе народа потопим в крови. Восстала, проснулась Народная воля На стоны Коммуны, на зов Ровашоля, На крики о мести погибших людей Под гнётом буржуев, под гнётом цепей…

Новоселов выступал за ликвидацию всяких органов власти, кроме местного самоуправления, которое само создаст «трудовые федерации». Работники самостоятельно будут обмениваться продуктами без посредников и без денег. Новоселов выступал даже против советов, чем отличался от большинства анархистских командиров, включая и Махно. Рогов колебался, то поддерживая Новоселова, то идею советов.

Армия Рогова выросла до 10 тысяч бойцов, контролируя Причумышье и правый берег Оби [435].

Партизанскую армию Роговановоселова иногда называют «Сибирской махновщиной». По масштабам армия Рогова сопоставима с махновской (хотя и не в лучшие для Махно времена). Но между ними есть одно важное отличие — Рогов, Новоселов и их товарищи из Федерации алтайской анархистов уделяли гораздо меньше внимания созидательным, конструктивным задачам анархистского движения, чем махновцы. Роговцы лучше понимали, чего они не хотят, чем то, к чему стремятся. Махновский опыт позволял лучше понять, как может быть устроено некапиталистическое общество, построенное без коммунистической диктатуры.

Партизанское движение было постоянной головной болью белых, отвлекало силы. Это обеспечивало красным командирам численный перевес. В августе 1919 г. РККА вышла на Тобол. Но сил для наступления на всех фронтах у Красной армии не хватало. Да и командный состав оставлял желать лучшего. В сентябре Тухачевский потерпел поражение за Тоболом, и наступление против Колчака затормозилось.

Ещё хуже была ситуация на Украине, где разразилась настоящая катастрофа.

Когда красные в июне ударили в тыл Махно, прорыв фронта Деникиным казался неприятным эпизодом. Откатившись за Днепр, 14 армия Ворошилова, казалось, могла чувствовать себя вполне уверенно, так как имела двойной перевес над деникинцами на своём фронте. Если бы не деморализация махновцев после расправы над их командирами и отстранением Махно, можно было бы не просто дать отпор белым, но и перейти в контрнаступление. Однако Ворошилов оказался неважным полководцем. Он пропустил удар на Екатеринослав. Собственно, Деникин и не планировал такой дерзкой операции, как форсирование Днепра, но Шкуро «по собственной инициативе» [436] 28 июня прорвался через мост и взял город. Белые оказались на правобережье Днепра. В результате 14 армия была рассечена. Одна её часть продолжила отход к Полтаве и дальше Чернигову, а другая оказалась в окружении на Херсонщине.

25 июня пал Харьков. 31 августа белые вошли в Киев и развернули наступление в центральные области России. На Украине были проведены мобилизации, которые увеличили деникинскую армию более чем вдвое — с 64 до 150 тысяч.

Деникин, сосредоточив превосходящие силы на направлении главного удара, упорно продвигался к Москве. Бои с переменным успехом шли уже под Орлом. Но для решающего удара Деникину не хватило сил — у него в тылу «второй фронт» открыла крестьянская армия Махно.

* * *

10 июля Махно неудачно атаковал находившийся в руках красных Елисаветград. На следующий день махновцы встретили остатки отрядов Григорьева. Первая же встреча не оставила сомнений в намерениях Григорьева: «Когда Григорьев так сказал… есть ли у вас жиды, то кто-то ответил, что есть. Он заявил: «Так будем бить»», — вспоминает Чубенко [437]. Сойдясь на необходимости сражаться с коммунистами и петлюровцами, атаманы не поладили в вопросе о белых: «Махно говорил, что будем Деникина бить. Григорьев тут упёрся и стал говорить, что если он говорил: «Будем бить коммунистов и петлюровцев», то потому, что он уже видел, кто они такие, а Деникина он ещё не видел, а потому бить его не собирается» [438]. Махно возражал осторожно, лишь выразив своё небольшое несогласие с григорьевским «Универсалом». Поведение Махно разъяснилось на заседании штаба, который решал вопрос об отношении к Григорьеву: «Но Махно стал говорить, что во что бы то ни стало нужно соединиться, так как мы ещё не знаем, что у него за люди, и что расстрелять Григорьева мы всегда успеем. Нужно забрать его людей: те — невинные жертвы, так что во что бы то ни стало нужно соединиться» [439]. Махно удалось убедить штаб — нужда в людях была ясна всем, а перспектива будущей ликвидации Григорьева успокаивала противников компромисса с погромщиком.

В соответствии с соглашением двух лидеров Григорьев был объявлен командиром, а Махно — председателем Реввоенсовета Повстанческой армии. Начальником штаба стал брат Махно Григорий.

Однако быстро стало ясно, что союз с Григорьевым дискредитирует махновцев. 27 июля в селе Сентово, когда Григорьев оказался в окружении махновских командиров, Чубенко, по предварительному уговору с ними, обрушился на Григорьева с критикой. «Сначала я ему сказал, что он поощряет буржуазию: когда брал сено у кулаков, то платил за это деньги, а когда брал у бедняков и те приходили просить, так как это у них последняя надежда, то он их выгонял… Затем я ему напомнил, как он расстрелял махновца за то, что он у попа вырвал лук и выругал попа» [440]. Характерно, что Григорьев расстреливает за оскорбление священника, а Махно — за оскорбление евреев.

Главное, в чём обвиняли Григорьева махновские командиры, — то, что он отказался наступать на белых, занявших Плетеный Ташлык. Атаман пытался спорить, но, поняв, к чему клонится дело, выхватил оружие. Однако махновцы уже держали пистолеты наготове — Григорьев был убит.

Казалось, Махно выполнил свой план в отношении Григорьева и григорьевцев. Они были разоружены и после соответствующей агитационной работы включены в махновский отряд. С сознанием выполненного долга Махно отправил с ближайшей станции телеграмму: «Всем, всем, всем. Копия — Москва, Кремль. Нами убит известный атаман Григорьев. Подпись — Махно» [441]. Одновременно с посылкой телеграммы, предназначенной для Кремля, Махно выпустил воззвание по поводу убийства Григорьева, в котором говорилось: «Имеем надежду, что после этого не будет кому санкционировать еврейские погромы… А честно повставать трудовому народу против… как Деникина, так и против большевиков-коммунистов, вводящих диктатуру» [442].