Поколение пустыни. Москва - Вильно - Тель-Авив - Иерусалим - Фрида Каплан Страница 68

Но все это не мешало мне почувствовать какое-то опьянение от палестинской атмосферы, как климатической, так и общественной. Вскоре я встретила тех дам, с которыми переписывалась и от которых получала материал для своих докладов о женской работе, а также тейманские [319] кружева для наших выставок в Вильне и Москве. Меня приняли, как старую хаверу — товарища. Через неделю детей отвели в первый раз в детский сад, и не прошло и месяца, как они заговорили на иврите лучше нас всех.

Первый визит мы решили сделать в Сарафенд [320]. Как бывший военный, Марк чувствовал свою принадлежность к еврейскому легиону.

По дороге мы остановились в Микве-Исраэль [321] и осматривали агрономическую школу. Все впечатления были ярки, без нюансов, как само палестинское солнце. Первое мое разочарование было то, что Палестина вовсе не наша, как мы себе ее представляли после Бальфурской декларации [322]. Палестина была пустая, незаселенная, но не еврейская.

Полковник Марголин [323] принял нас очень любезно, нас взяли в военную кантину [324], и многие «гдудники» пришли с нами знакомиться. Палатки были комфортабельны, чисты, культурны и на фоне Иудейских гор выглядели совсем не по-азиатски. В ту первую нашу вылазку мы были перегружены впечатлениями самыми разнообразными и противоположными: восточные колодцы, мельницы, вращаемые ослами и верблюдами с завязанными глазами, караваны навьюченных верблюдов, арабы верхом на осликах, а сзади — их жены с кладью, как если бы сами были ослами: на голове целый дом, пуки хвороста и чуть ли не сундуки, джара с водой либо плоская корзина с товаром, зеленью — вот самое малое, что эти женщины несли на своей голове.

В Сарафенде мы видели походную кухню, оборудованную по самому последнему слову военно-транспортного искусства, и рядом кухонька, где на углях варилось что-то, или просто печка, отапливаемая сушеным навозом, в которой пеклись арабские питы, плоский хлеб вроде мацы, но квашеный. В одной из комнат учителя Шохата [325] в Микве рядом с полкой самых серьезных научных книг стояли «орудия производства» — лопата, грабли, заступ и проч. На столе — красивая ваза с цветами, в другом углу — рабочие высокие сапоги.

Мы четыре часа тряслись от Тель-Авива до Сарафенда и обратно. Я не чувствовала себя усталой, я все принимала без критики, с радостью, с восторгом; я получила вдруг не еврейскую, а гойскую голову (а гоише коп) без мудрствований лукавых. Я вспомнила слова Пушкина по прочтении гоголевских «Мертвых душ»: «Господи, как печальна наша Россия». Если бы мы могли уже сказать: «Господи, как печальна наша Палестина», мы бы слово «печальна» должны были заменить словом «прекрасна», потому что печаль и наша — два понятия несовместные.

Я жалела, что я не мужчина, я бы просто записалась в гдуд Марголина.

Но я была мама двух детей и должна была приняться за хозяйство.

По дороге я нарвала немного анемон, цикламен, и мы видели красные плоды кактуса сабры и маслины, но не черные (как в магазине Елисеева), а зеленые [326] оливки на деревьях. Мне понравились черные арабчата, грудастые женщины с джарами на голове, как в песне «ходим мы к Арагве светлой каждый вечер за водой» [327]. И куполообразные мечети с узкими минаретами, и колодцы, и бульвары из пальм, и тяжело обремененные плодами апельсинные рощи и лимоны. Касторовое дерево по обеим сторонам дороги, мимоза с пахучими желтыми цветочками, все было как-то нереально, фантастично или как в постановке в театре из жизни на Ривьере.

Я решила раньше всего записаться на курсы, чтобы изучить «в ударном порядке» иврит. Но так как были курсы только для садоводниц и учительниц, я записалась в семинарий имени Левинского [328].

До этого мы решили с Марком поездить по стране, так как потом уже будем заняты каждый своим делом и не сможем вырваться. Наши родственники помогли нам в этом отношении: они переняли на себя заботу о детях.

Мы выехали из Сароны в сторону Петах-Тиквы. Осмотрели кое-какие пардесим, сорвали в первый раз апельсины с дерева, в Петах-Тикве нам показали оросительную станцию на реке Одже (Яркон), мы были в домиках рабочих, в школе, на работах в школьном саду и на уроках истории, Библии и арифметики. Мы гуляли по улицам маленькой колонии и были в мэрии, обедали у наших петербургских знакомых, у которых был барский дом с колоннами и которые были уже старые колонисты. Дорога обратно шла мимо палаток бедуинов, горели костры, пахло жженым навозом, проехали стан индусских солдат, там играл вальс военный оркестрик.