Вся моя жизнь - Джейн Фонда Страница 69

Тогда очень многим не удалось – а многим не удается до сих пор – признать факты, понять, что и как именно случилось, и постараться приложить все усилия к тому, чтобы это больше не повторилось. Выступившие на суде ветераны Вьетнама показали нам, что можно искупить свой грех, если предать огласке правду.

Пока мы не призна́емся во всём, ничего не переменится – с годами я это поняла.

Вряд ли Никсон хочет стать первым из американских президентов, который упустил победу в войне, но, возможно, он будет первым американским президентом, упустившим армию.

…Объекту мужского вожделения и мужского взгляда признание личности в привычном нам мире может даровать только мужчина.

К началу 1971 года, через год после выхода “Загнанных лошадей”, в самом разгаре судебного процесса по военным преступлениям во Вьетнаме, я начала всерьез подумывать о том, не уйти ли мне из киноиндустрии. Мне уже не хотелось быть знаменитой. Я не хотела отличаться от нормальных людей. Я хотела просто влиться в какую-нибудь съемочную группу.

Тут было как желание приглушить свою славу, так и потребность в своем доме, порядке, в “семье”. Сейчас, в шестьдесят семь лет, мне легко оставаться собой, несмотря на различные перемены в моем состоянии, но когда мне было тридцать три, меня болтало во все стороны. Мне необходимо было как-то закрепиться.

Я подружилась с харизматичным чернокожим адвокатом из Детройта Кеном Кокералом, который, ко всему прочему, консультировал Лигу чернокожих рабочих. Я призналась ему в своем желании бросить карьеру и, к своему удивлению, услышала в ответ: “Джейн, всегда найдутся те, кто может работать в коллективе. В движении нет никого, ни одного настоящего активиста, кто был бы кинозвездой. Не тушуйся, ты нам нужна. Стань лидером”.

Стать лидером? Каким еще лидером? Я не видела себя в роли лидера. В моем представлении я была крепким лейтенантом – только прикажите, и я не остановлюсь, пока не выполню приказ до конца. Однако замечание Кена возымело действие. Из него следовало, что от моей карьеры зависят не только мои личные победы и поражения; мои профессиональные успехи придадут мне веса и откроют больше возможностей для взаимодействия с людьми. Может статься, я даже пойму, как снимать кино, которое само по себе несло бы некий смысл. Но сказать по правде, на меня произвела колоссальное впечатление мысль, что я должна взять на себя ответственность и вплотную заняться своей карьерой в кино.

Я вернулась в Лос-Анджелес и подыскала себе жилье. Я сняла дом, придавленный никогда не рассеивающимся облаком смога, в центре города, в конце тупика рядом с Голливудской автомагистралью. Ванесса и Дот оставались при мне, и на ближайшие восемь месяцев, пока мы с Дональдом Сазерлендом снимались в кинокомедии “Стильярд блюз”, я плотно обосновалась на этом месте.

Я продала всё, что так любовно собирала за годы жизни во Франции: довольно дорогие тогда мебель из светлого дерева в стиле бидермейер, два красных лакированных кресла Рульманна 1930-х годов, ковер с мотивом Роя Лихтенштейна – всё ушло. Сейчас неплохо было бы их иметь, но тогда мне нужны были деньги. Вместо эксклюзивной мебели, достойной места в художественном салоне, мне, как и моим соратникам, столами служили кабельные катушки, а кроватями – матрасы, которые лежали прямо на полу. Покрытые привезенными из Индии отрезами ярких хлопчатобумажных тканей, они смотрелись не так уж плохо. Скромный интерьер дополняли лампы и кресла-мешки из ближайшего центра Армии спасения, и, честное слово, я была абсолютно счастлива. Мой образ жизни всё меньше отличался от образа жизни моих соратников, и теперь на вопрос, мучивший меня в Скалистых горах, я могла с уверенностью ответить: “Да!” Мне легко отказаться от “барахла”, и мое стремление спуститься с вершин не было минутной блажью.

Испугавшись, как бы все вырученные от продажи французской фермы и мебели деньги не исчезли в одночасье на счетах какой-нибудь очередной общественной организации, мой бухгалтер уговорил меня нанять экономку, которая жила бы со мной и которой я доверила бы контроль за своими расходами. Эллен Ластбадер, блондинка ростом пять футов одиннадцать дюймов [55] с хорошим чувством юмора, охотно исполняла любые мои просьбы. Мы звали ее Руби Эллен, я от всей души благодарна ей за помощь и за то, что в трудные для меня безмужние годы она была рядом.

По утрам я отвозила Ванессу в детский сад, а раз в неделю, по очереди с другими родителями, должна была там помогать. Я по-прежнему страдала от булимии и, наверно, не слишком хорошо справлялась с этой работой. Я вечно ходила уставшая.

На третий Ванессин день рожденья я испекла пирог по рецепту из книги Адель Дэвис “Готовьте правильно”. Я внесла его в гостиную, где собрались однокашники Ванессы, и вдруг пирог съехал с блюда и разлетелся по паркету на кусочки, словно кирпич, что вызвало у детей приступ бурного веселья! Ванесса взглянула на меня так, словно хотела сказать: “Ну что поделаешь с такой мамочкой?”

Я чувствовала, что, когда дело касается материнства, я всё делаю не так. Одно время Ванесса занималась танцами в Калифорнийском университете и вместе с другими детьми кружилась на мысочках, размахивая над головой лентами. Она была не прочь повторить этот номер для меня в нашей гостиной, но не желала танцевать, пока я не пообещаю сидеть с закрытыми глазами. Она была забавной девочкой – бойкой смуглянкой, очаровательной шалуньей с богатым воображением, невероятно жизнерадостной. Я обожала ее, и меня очень огорчало, что между нами сохраняется некая дистанция. С отцом (с которым я всё еще состояла в официальном браке) у нее установились такие близкие отношения, каких у меня с ней не было. На всех наших с ней фотографиях по ее симпатичной мордашке видно, что она хочет поскорее убежать, – в точности как было у меня с моей мамой. Прежде чем я смогла понять, как стать Ванессе хорошей матерью, мне необходимо было простить мою маму и больше полюбить себя.

За то время, пока я жила в своем неказистом домишке, мы с Дональдом учредили в Голливуде новую организацию с целью задействовать в антивоенном движении мощный потенциал киноиндустрии. Мы назвали ее “Индустрия развлечений за мир и справедливость” (EIPJ) и пригласили всех своих знакомых в Голливуд на открытие, которое должно было состояться в большом зале отеля “Беверли Уилшир”. Собралось 600 человек из всех отраслей шоу-бизнеса, это был настоящий парад звезд первой величины с участием Барбары Стрейзанд, Берта Ланкастера, Тьюсдей Уэлд, Дженнифер Джонс, Ричарда Уидмарка, Дона Джонсона и Кента Маккорда. Но была одна загвоздка – и я, и Дональд впервые выступили инициаторами подобного проекта, и мы оказались не готовы стать у руля столь беспокойного общества.

Предполагалось, что наша организация станет влиятельной силой, однако вместо того, чтобы сосредоточиться на том, как использовать талант и авторитет таких незаурядных людей в борьбе за прекращение войны, мы отвлеклись на посторонние довольно спорные моменты – например, стоит ли национализировать киностудии. Наши собрания стали затягиваться. Неудивительно, что спустя какое– то время основная масса голливудской публики нас покинула.