Аракчеев - Владимир Томсинов Страница 69

5 сентября 1809 года был заключен мир со Швецией, по которому Финляндия отходила России. В честь столь славной победы император Александр послал Аракчееву орден Святого Андрея Первозванного. «Посылаю то, что по всей справедливости тебе следует», — написал Его Величество в сопроводительном письме к награде. Алексей Андреевич поступил с присланным государем почетным орденом не обычным образом — не так, как поступают в таких случаях нормальные сановники. Он отослал его обратно. Этот свой поступок граф увенчал торжественной записью на прокладных листах принадлежавшей ему книги Святого Евангелия: «Сентября 6-го. В сей день, 1809 года, Государь Император Александр I изволил прислать к графу Аракчееву, по случаю мира со Швециею, с флигель-адъютантом орден Св. Апостола Андрея Первозванного, тот самый, который сам изволил носить, при рескрипте своем; оный орден упросил граф Аракчеев, того же числа в вечеру, взять обратно, что Государем Императором милостиво исполнено; а дабы сей рескрипт не утерялся, то с онаго копия списана в сей книге на листах в Пасхалии, а другая копия написана на листах в Евангелии, в селе Грузине. Но оное останется в доказательство; в фамилии Аракчеевых рескрипт Государя Императора на сей случай собственною рукою писанный».

Видимо, желая хоть чем-то вознаградить расторопного и деловитого военного министра за его действия, много поспособствовавшие успешному завершению войны со Швецией, император Александр издал 7 сентября 1809 года другой указ: «В воздаяние ревностной и усердной службы военного министра графа Аракчеева, войскам отдавать следующие ему почести и в местах высочайшего пребывания Его Императорского Величества». Сын бедного дворянина ставился почти вровень с самим государем и тем поднимался над всеми другими сановниками. Эта награда — не орденом, а честью — подходила ему вполне: от таких наград Аракчеев никогда не отказывался.

Сам Алексей Андреевич свою роль в Русско-шведской войне оценивал следующим образом: «Я не воевода и не брался предводить войсками, но Бог дал мне столько разума, чтобы различать правое от неправого. Буксгевден почитал меня своим личным врагом — и крепко ошибался. Тот мой враг, кто не исполняет своего дела как следует. Я воевал с Буксгевденом его собственным оружием — его резонами, против предложенного им перемирия, и если бы услышал всех, да не столкнул Барклая на лед, прямо в Швецию, то мы еще года два пробивались бы в Финляндию».

Граф Аракчеев в данном случае, как и во всех других, нисколько не преувеличивал свои заслуги. Он действительно буквально заставил генерала Барклая-де-Толли перейти с войсками Ботнический залив по льду. Этот бросок русских войск оказался полной неожиданностью для шведов и принес победу России.

***

Год 1809-й складывался для графа Аракчеева как никогда удачно. Доверие императора Александра к своему военному министру после успеха русских войск в Финляндии возросло до небывалой степени. Но не мог Алексей Андреевич долго пребывать в безоблачном настроении. И если ничто в окружающем мире не навлекало на него туч, он создавал их себе сам — своим собственным воображением.

С ранних лет находивший в людях более неприязни к своей персоне, нежели симпатии, привыкший быть ненавидимым, он по-особому ценил любые проявления добрых чувств по отношению к себе. Он заботливо сохранял все присылавшиеся в его адрес письма или записки, в которых содержалась хоть какая-то ему похвала. Но ценя всякое доброе к себе чувство, буквально лелея его, Алексей Андреевич в то же самое время не доверял ему, сомневался в том, что оно подлинное и не переменится при малейших изменениях в обстоятельствах. Это очень ясно видно из писем Аракчеева.

«Милостивый государь, князь Александр Александрович! — писал граф князю Прозоровскому 12 февраля 1809 года. — Отправляя к вашему сиятельству курьера с подробным моим ответом на все ваши приказания, я только более ничего не желаю так того, чтоб ваше ко мне расположение не переменилось, ибо сего, кажется, многие желают. И признаюсь вашему сиятельству в моих слабостях: я очень мнительный от природы человек, то и опасаюсь уже, не хочет ли Володимир Иванович вашего сиятельства противу меня переменить; но я всегда буду стараться доказывать то, что более меня никто не предан вам и не уважает так, как истинно вам преданный и покорный слуга г. Аракчеев».

Это опасение, что к нему переменятся, это проявление ревности, едва заметное в его письме к князю Прозоровскому, превращалось в его отношениях с императором Александром в подлинный страх и большую ревность. И чем сильнее становилось доверие Его Величества к Аракчееву, чем теснее делался их союз, тем более опасался граф утратить императорское благорасположение к себе. Любой, кто удостаивался от Александра даже единичных знаков благоволения, а то и просто внимания, вызывал у Алексея Андреевича приступы неудержимого гнева. Тот же, к кому император начинал благоволить изо дня в день, становился для Аракчеева настоящим врагом. Граф терял покой на целые недели, душа его буквально заходилась от злости.

В 1824 году, когда Аракчеев находился на вершине своего могущества, произошел следующий случай. Генерал-майор С. И. Маевский, управляющий Новгородскими военными поселениями, сумел в Старой Руссе помыть и обмундировать за одиннадцать дней 27 тысяч человек, придумав выставлять каждому подразделению в качестве награды за скорость мытья и одевания бочку водки. За этот свой успех Сергей Иванович удостоился похвалы от самого императора Александра. Реакция Аракчеева на государеву похвалу Маевскому была страшной. «Ты скоренько все делаешь, — заявил он своему удачливому подчиненному при первой же с ним встрече, — ты везде спешишь и хвастаешь. Ты думаешь, что ты одел людей? Нет — я! Что тут удивляться: «Сила солому ломит». Я пять лет трудился и готовил их к повиновению и покорности; а ты думаешь, что ты все сделал сам по себе. Знаешь, что я с тобою сделаю? Разотру, как пыль! Я не таких учил, как ты: гог-магоги [149], а и те не смеют идти против меня! Меня Европа, вся Европа трепещет! Ко мне Бог милостив. У меня один только остался злодей — Гурьев [150], да и тот, слава Богу, околевает. Нет, брат, нет! Мне не надо скороспелок. Мне надо такой помощник, который бы не умничал, а исполнял слепо мои приказания. Пусть он будет дурак, лишь бы делал только то, что я велю».

Летом 1809 года император Александр много времени проводил в обществе Марии Антоновны Нарышкиной, супруги обер-егермейстера царского двора Дмитрия Львовича Нарышкина. Его Величество приходил в дом к Нарышкиным и подолгу там сиживал, наслаждаясь беседой с очаровательной хозяйкой, а бывало, выезжал со своей избранницей на ее дачу. Здесь он либо катался с Марией Антоновной на раззолоченном катере по Неве, либо просто разговаривал с ней за каким-нибудь угощением, но чаще всего слушал музыку. Дмитрий Львович имел знаменитый не только в России, но и во всей Европе хор роговой музыки, состоявший из пятидесяти придворных егерей, игравших на позолоченных охотничьих рожках с удивительным искусством.