Камера смертников. Последние минуты - Мишель Лайонс Страница 7

Мой старый друг – еще со времен работы на радио «Даллас-Форт-Уорт» – Ларри Тодд управлял отделом внешней информации в техасском Департаменте уголовного судопроизводства. Когда он предложил мне пройти собеседование на должность пресс-представителя, я ухватился за этот шанс. Никаких вопросов я не задавал, потому что сидел без работы и без денег. Только потому и пошел на собеседование. Там поинтересовались моим мнением о казнях, и я ответил: «У меня двойственное отношение». Лишь потом я обнаружил, что в описании вакансии упоминается обязанность видеть весь этот ужас. А я-то наивно готовился сотрудничать с законодательными органами по всяким рутинным вопросам. Чтобы я да наблюдал за казнями, – по мнению Марианны, затея жуткая.

Я думал, буду работать в Остине, то есть там, где живу, и когда мне сообщили, что работать предстоит в окрестностях Хантсвилла, я подумал: «Хантсвилл? Такое захолустье, не хочу я там жить!» Я сам из Остина, это очень прогрессивный город, и я всегда объявлял, что никогда не поселюсь восточнее тридцать пятой магистрали. Я понятия не имел, каково жить в Восточном Техасе, но выбора не оставалось. Я был всего лишь немолодой журналист в поисках работы.

В Департаменте уголовного судопроизводства я начал работать в январе 1995 года и вскоре стал задаваться вопросом: «Как такого типа вообще взяли в Департамент?» Хантсвилл – приятный городок, и народ тут доброжелательный. Однако здесь, в сосновом краю, на самой пряжке Библейского пояса [8], нравы довольно консервативные. Много баптистов и пятидесятников; в ресторане не редкость, когда человек молится перед едой. И если уж Хантсвилл консервативен, то Департамент и подавно, причем до такой степени, что я слегка подрастерялся. Я бы не назвал себя либералом, но демократом меня, пожалуй, можно считать. Так вот, в Хантсвилле не делают разницы между демократом и либералом.

Поскольку я из Остина, начальство считало меня еще и политиком, а хуже политика в тюремной системе нет ничего. Первые дни дались мне нелегко. Какие-то бесполезные телефонные звонки, кочевая жизнь, мотели, поездки на выходные домой, в Остин. Месяца через два мне дали служебную квартиру, – теперь я ездил в Остин раз в две недели. Меня приглашали на барбекю, коктейли, встречи с нужными персонами, и в конце концов где-то через год я стал своим. Похоже, они сказали себе: «Да он, оказывается, нормальный парень».

Вначале я ничего не знал о тюрьмах и мало общался с приговоренными. Думал: ну запирают их в камеру – и все дела. И о смертной казни много не размышлял. В общем, новичок; однако в Департаменте хотели на эту должность человека в первую очередь с жизненным опытом, стреляного воробья – а я как раз такой. Еще им нужен был работник, способный выстоять под давлением СМИ; я, правда, не имел понятия, насколько оно будет сильным. Зато меня вооружили отличным советом. Один мой приятель из адвокатуры сказал: «Ларри, если будешь обращаться с заключенными уважительно, то, считай, получил отличную работу, а будешь заноситься – тебе очень скоро станет тошно». И я решил обращаться с ними уважительно…

Уилкерсон и Гидри в конце концов сдались, и меньше чем через месяц первому назначили день казни. Захват заложницы в тюрьме Террелл оказался не последней выходкой Уилкерсона. В день казни он не захотел выходить из камеры, и пришлось применить газ, потом нести его до машины, доставившей осужденного в Хантсвилл, а затем и из машины. Команда захвата из пятерых охранников тащила Уилкерсона в камеру смерти волоком; там его пристегнули к кушетке и дополнительно обмотали ремнями.

Когда Уилкерсон произносил последнее слово, я находилась в комнате свидетелей вместе с Ларри и Майком Грачуком. Уже включили подачу препарата, и все вроде бы шло как полагается, как вдруг Уилкерсон высунул язык и начал странно им вращать. Блеснул металл, и я подумала, что он хочет избавиться от фиксатора, которым его прикрепили к кушетке. Уилкерсон как будто пытался заговорить, и тут на языке у него появился маленький ключ – и в следующий миг он умер. Заместитель начальника тюрьмы Нил Ходжес взял ключ и положил к себе в карман. Мы стояли потрясенные. Я кое-как накорябала в блокноте: «Ключ?», показала Ларри, и он кивнул. Черт побери…

На секунду у меня мелькнула сумасшедшая мысль: он сейчас вскочит с кушетки и убьет нас. Это было как в «Молчании ягнят», когда у Ганнибала Лектера появляется изо рта маленький металлический предмет и становится ясно, что охранникам несдобровать.

Потом репортеры вынюхивали, откуда же, черт возьми, у Уилкерсона взялся ключ. Мы спросили у капеллана Джима Брэззила, что сказал осужденный, перед тем как вытолкнуть ключ изо рта, и Брэззил ответил: «Вот вам тайна Уилкерсона». Как выяснилось, в течение дня Уилкерсон подкалывал охрану, говоря, что они чего-то не знают. Ему отвечали: «Ну и ладно, Пончай». Видимо, это и была его тайна – ключ от наручников.

Позднее, когда составляли рапорт о случившемся, предположили, что Уилкерсон намеревался по дороге в Хантсвилл освободиться от наручников и либо угнать фургон, в котором его везли, либо выпрыгнуть и бежать. Он не знал, что при перевозке к месту казни одной парой наручников дело не обходится. И если ему и удалось бы снять одну пару, от второй он бы уже не избавился.

Случай, однако, вызвал серьезное расследование; перетряхнули всю тюрьму – и нашли еще несколько ключей. То была последняя победа Уилкерсона, его «да пошли вы!» в адрес системы, и, наверное, за тем он и родился на свет.

Когда Нил Ходжес стал начальником тюрьмы, он повесил этот ключ у себя в кабинете.

Пристальное внимание СМИ привлекла и Бетти Лу Битс – просто потому, что женщина. Главным же событием 2000 года стала смерть Гэри Грэма, предпочитавшего зваться «Шака Санкофа». Я так и не смогла понять, почему одни заключенные окончили свои дни знаменитостями, а другие, которым впору было прославиться, – нет.

Был у нас некий Джеймс Оллридж, приговоренный за убийство работника магазина в Форт-Уорте в 1985 году. Оллридж несколько лет переписывался с актрисой Сьюзен Сарандон, и недели за две до казни она даже его навестила. В тот момент других женщин, кроме меня, там не оказалось, поэтому меня попросили проводить Сьюзен, и она купила несколько изделий Оллриджа. Такой интерес мне совершенно непонятен. Оллридж в компании своего брата – его тоже казнили – совершил ряд ограблений, в результате которых погибли как минимум три человека. Да, Оллридж, сидя в тюрьме, окончил колледж, но это делали и другие.

И чем заслужил всеобщее внимание Гэри Грэм? Он был далеко не ангел. Уж никак не ходячий пример достойного афроамериканца. Он тоже совершил ряд жестоких преступлений – в течение недели ограбил в разных местах тринадцать человек. Двоих он ударил пистолетом, одному прострелил шею, а еще одного сбил угнанной у него же машиной. Свою последнюю жертву, Лизу Блэкберн, он похитил, ограбил и держал у себя в течение пяти часов, время от времени насилуя. И это не просто подозрения – Грэм признал вину по всем пунктам. Единственное убийство, которое он отказался взять на себя, – убийство Бобби Ламберта в самом начале своего преступного бесчинства.