Пэлем Гренвилл Вудхаус. О пользе оптимизма - Александр Ливергант Страница 7

Когда же суровый вердикт был вынесен, он, как и при всех невзгодах, выпадавших на его долю (каковых, впрочем, набралось не так уж много), отшутился.

Сначала, по свежим, так сказать, следам, – в одном из ранних своих романов «Псмит в Сити» (1910), в сцене, где Майк Джаксон, закадычный друг авантюриста и прохвоста Псмита, вызывается в кабинет отца и узнаёт печальные новости:

«Майк тупо посмотрел на отца. Всё это могло означать только одно: двери университета для него закрыты. Но почему? Что произошло?

– Я что же, не иду в Кембридж, отец? – заикаясь, выговорил он.

– Боюсь, нет, Майк… Не стану вдаваться в подробности… но за то время, что мы не виделись, я потерял немалую сумму. Такую большую, что нам с тобой придется затянуть пояса. Как бы не пришлось тебе самому зарабатывать на жизнь. Я знаю, ты будешь сильно разочарован этой новостью, старина…

– Что ж, ничего не поделаешь, – глухо отозвался Майк. В горле у него стоял ком.

– Может быть, я мог бы…

– Нет-нет, отец, всё в порядке, я ничуть не в обиде. Ты ведь потерял кучу денег – очень тебе сочувствую».

Отличный получился автошарж, ведь Вудхаус, как и его герой Майк Джаксон – образцовый сын, к тому же он всегда, при любых обстоятельствах, держится молодцом, stiff upper lip, как говорят англичане. И, что тоже немаловажно, умеет себя утешить, во всём, даже самом плохом, безотрадном – разглядеть положительные стороны. Сказал же он на старости лет Тому Шарпу, представителю, как и Вудхаус, английской литературы смеха:

«Пойди я в Оксфорд, писатель из меня никогда бы не получился».

А потом, спустя много лет, отшутился на ту же тему и в автобиографии:

«Время вступительных экзаменов приближалось, но рупия (отец получал зарплату в рупиях) вновь потеснила фунт стерлингов, и мой отец, по всей видимости, счел, что пребывание в университете сразу двух сыновей его кошелек не осилит, и придется одним сыном пожертвовать. Так Образование сдалось на милость Коммерции».

Что сказал Вудхаус-старший Вудхаусу-младшему во время их памятной встречи, да и была ли она; как отец объяснил сыну, почему в Оксфорд идет Армин, а Плам не идет, и по какой причине «Образование сдалось на милость Коммерции», – мы не знаем. Да и так ли уж важно, какие аргументы нашел Эрнест Вудхаус в разговоре с сыном? Как говорил мистер Винс, персонаж раннего рассказа Вудхауса «Руфь на чужбине» (1912): «Объяснения – это зеро на рулетке жизни» [18].

Зато мы знаем, что бывший гонконгский судья, воспользовавшись своими связями, определил сына – пренебрегая всеми его академическими, творческими и спортивными увлечениями и успехами, – мелким клерком в лондонское отделение Гонконгского и Шанхайского банка на Ломбард-стрит. Банка, который в романе «Псмит в Сити» и в рассказе 1911 года «В отеле “Алькала”» фигурирует как Новый Азиатский банк, и который поистине стал «зеро на рулетке жизни» английского юмориста.

Прощай, любимый Далидж! Прощайте, Армин и Тьфукидид! Как поется в песне: «Я не хотел, я не хотел, но мне, увы, пришлось…» [19] Грустно, конечно, но Плам не тужит – иначе не написал бы такой вот стишок:

1

В Далидже – так, по крайней мере, теперь казалось – можно было всё. В Гонконгском и Шанхайском банке (который сотрудники прозвали «Шайки-Гонки») – ничего. Нельзя было опаздывать ни на минуту. За опоздание в первый раз полагалось устное внушение, во второй – выговор; если же сотрудник банка позволял себе приходить на работу с опозданием три раза в месяц, его лишали рождественской прибавки, что при мизерной зарплате мелкого клерка было весьма чувствительно. Нельзя было в рабочее время курить и читать газету, нельзя было задерживаться после чаепития: максимальный срок перерыва на чай – 10 минут. Тем более нельзя было задерживаться после ленча, который при зарплате Плама 3 фунта, 3 шиллинга, 10 пенсов в неделю ограничивался рогаликом с маслом и чашкой кофе – о стейке с картофелем в столовой Далиджа следовало забыть. Нельзя было являться на работу в чем придется. Предписаны: пиджак, застегнутый на все пуговицы, строгий галстук, отутюженная сорочка, высокие, до блеска начищенные штиблеты и белый стоячий воротничок.

Что было совершенно необходимо? В первую очередь – найти общий язык с другими клерками; задача для общительного, уравновешенного Плама не сверхсложная. А для этого – принимать активное участие в разговорах на две неизменно актуальные темы. О ленче – «оазисе в пустыне чернильниц и гроссбухов»; рабочий день в банке делился на две части: утром разговор шел о том, что будет съедено на ленч, во второй половине дня – что съедено было. И о том, когда же, наконец, можно будет сбежать из банка и, как выражались клерки, «перевестись на Восток», всё равно куда – в Бомбей, Бангкок или Батавию. Все клерки только об этом и помышляли; считал дни и юный Вудхаус – с той лишь разницей, что его путь лежал не на Восток, а за письменный стол. Ну, а кроме того, необходимо было снискать расположение старшего менеджера сэра Томаса Джаксона, вспыльчивого, эксцентричного, немолодого банковского служащего высшего звена, который мурлычет заунывные ирландские мелодии и распекает клерков, особенно новичков, почем зря.

Вудхаус, повторимся, никогда не впадал в тоску – не умел. А если и впадал, то ненадолго. Вот и в банке он довольно быстро нашел себя; сам по себе Гонконгский и Шанхайский банк, конечно, понравиться ему никак не мог, в романе «Псмит в Сити», который мы уже цитировали, Вудхаус называет банковскую систему «отвратительной тайной» («horrid mystery»). Тайну эту он так и не раскрыл (было бы что раскрывать!), но с клерками сошелся довольно быстро:

«Бо́льшую часть времени моего пребывания в банке я совсем не тужил. Мне нравилось общество клерков, мы отлично ладили».

– с энтузиазмом писал Вудхаус в ноябре 1965 года (то есть через шестьдесят пять лет после прихода в банк) члену Гильдии американских сценаристов Дональду Огдену Стюарту.

И клерки ему, будущему писателю, очень пригодились. Впрочем, почему будущему? Он, и работая клерком, часами просиживает за письменным столом – вечером у себя дома, в Челси, на Маркрам-сквер, а в банке, улучив минуту, – за столом общего назначения, залитым чернилами. За своими сослуживцами Вудхаус записывал всевозможные ходовые словечки и выражения, которыми в дальнейшем снабдит героев своих романов – Псмита, Берти Вустера, Стэнли Акриджа, лорда Эмсворта, мистера Муллинера.