Венеция. Карантинные хроники - Екатерина Марголис Страница 7

Я замолкаю и не знаю, как ответить. Белое заснеженное пятно моей родины. Начать ли рассказывать о многолетнем растлении общества, приведшем к атрофии и гражданской, и личной ответственности, о повсеместном вранье и показухе, о том ли, что в результате сегодня почти никто не готов осознать себя частью не только единого мира, но просто взять на себя труд подумать о своей личной ответственности перед соседкой-старушкой, для которой вирус может быть смертельным. О толпах бесправных и необразованных мигрантов. О том, что даже мои личные друзья, казалось бы просвещенные люди, все еще не хотят верить в серьезность происходящего – ходят в театры, на лекции и возмущаются отменой поездок и конференций. Их трудно винить. Чего там… Я сама еще несколько недель назад гуляла на карнавале. Но разве учиться не только на своем опыте не есть великий дар мыслящего человека? О том, как одни все еще обсуждают теории заговоров, и “кому-то это выгодно”, и “сезонный грипп”, другие раздают советы, как уберечь СЕБЯ (!) от инфекции, а третьи и вовсе заняты своими делами под лозунгом “не хочу сеять панику”. Как полное недоверие к любым действиям властей приводит к тому, что даже осмысленные карантинные меры не будут соблюдаться, и даже особая доблесть состоит в их нарушении… Искаженная реальность. Осколки зеркала. Давно я не чувствовала себя настолько на другой планете. Но планета-то одна. И сколько ни мухлюй со статистикой, сколько ни гни кривую под себя, она будет упрямо расти.

“Кать, тебе потом перезвоню. Сейчас иду в Мариинку на спектакль. О чем ты? Это у вас там в Италии. В Питере ни одного случая…”

Когда-то это было “там далеко в Китае”. Сегодня рейс с китайским оборудованием и ИВЛ приземлился в Риме. Врачи плакали…

Мы со Спритцем как раз переходим мост Риальто. Ни души. Минут через пять в торичеллиевой пустоте аркад нас нагоняют приближающиеся шаги. Оборачиваюсь.

– Риккардо! А я тебе все звоню. Думала, может быть, ты в Вене застрял.

Обычно щеголеватый поэт Риккардо сейчас небрит и растрепан.

– У меня умерла мама. Сегодня…

Больше он не может говорить. Мы делаем шаг навстречу друг другу и останавливаемся. Я хочу обнять его, но увы… Просто смотрю в глаза. И бормочу что-то несвязное. Он тоже смотрит и моргает.

– Спасибо тебе, дорогая. Я позвоню вечером, я обязательно позвоню!

Венецианский классик Риккардо Хельд кутается в пальто и исчезает за поворотом.

В голове сами собой всплывают его стихи, которые я когда-то переводила.

У церкви Мираколи

А скверным вечером зимнимпо дороге домой пробегаяуже в темноте по кампо Мираколикраем глаза заметишь в углубленьипортала мраморной церквив самом углу у стеныв самой дальней точкев самой теплой в самой укромнойголубя что пришел туда умиратьпод крыло спрятав головукак щенок свернувшиськак кошка твоя когда к тебе на животзалезает под свитер чтобы согретьсяи ты думаешь этот окоченевший комокэто форма рисунок точный контур того представленьячто уже заготовлено нашим миром для наси торопишься прочь как беглец шаги на ходу ускоряя.

Ну и рифмы у жизни и смерти. И голуби гулят, тут как тут.

Я уже подхожу к дому.

Вдруг в пронзительной тишине сизых сумерек из окон одного из домов напротив зазвучал рояль. Что это? Кажется, Шуберт. Не иначе как Беттина-соседка готовится к концерту. Хотя… стоп! Какой сейчас концерт… Стоит чуть отвлечься, уйти во внутреннюю мыслительную работу, и сюрреальная реальность отступает. Показалось? Но нет, из другого окна отчетливо зазвучала ария. Еще откуда-то издали – неумелые детские звуки флейты…

Как же я могла забыть! Это же флешмоб! Целый день мне приходили сообщения. Мы откроем окна, выйдем на балконы и будем играть и петь. Мы есть. Мы не призраки.

И в шесть часов вечера действительно зазвучала вся Италия.

– Alle 18.00 un generoso vicino mi ha deliziato con Mozart, io ho risposto con il finale dell’ “Oiseau de feu” di Stravinskij [15], – пишет в фейсбуке моя приятельница режиссер, живущая неподалеку.

И комментарии – из Рима, из Генуи, из Пизы. Гимн Италии, Вагнер, Fabrizio de André…

Мы вместе, даже если не можем обняться. Италия без музыки немыслима. Тем более в пятницу вечером.

Интересно, а что дают сегодня в Мариинке…

День седьмой

И потянулись длинные дни. Время изменилось. Вместо спрессованного полуфабриката оно стало состоять из сотни осмысленных мелочей. И даже для Венеции, где время и так течет по-особому, где нет машин и расстояния все еще измеряются шагами и мостами, оно стало другим. Время осмысления – говорят одни. Но если точнее – осмысленное время. Нет, еще не осмысленное нами, но наполненное иным содержанием. Смыслом. Тем, что рождается мыслью, но совсем ею не исчерпывается.

Плеск. Улыбка. Блик.

Сегодня утром я увидела спутниковые снимки Италии. С каждым днем наш Сапожок проступает все яснее. Нет, не погода. Это уходит смог. Вирусу удалось то, что не удалось всем зеленым и climate change активистам. Люди просто почти перестали ездить на машинах из города в город. Нечто похожее происходит и внутри. В этой вынужденной остановке броуновское движение планов, обязательств, дел затихает, и проступают очертания чего-то куда более важного. Никогда еще так много людей в современном мире не оставалось наедине с собой. “Внутренний ландшафт” не может не поменяться, а значит, есть надежда и на “внешний”.

Весна как будто тоже ушла на карантин. Затворилась дома и уже третий день почти не показывает носу. Тревожный ветер полощет навесы над закрытыми лавками. Из причаливающей по утрам мусорной лодки теперь разматывают шланг и моют площадь. Совершеннейший кадр Висконти.

Но город не умер. Он живет внутренней жизнью. В семьях. В домах. Сегодня в полдень она ненадолго выплеснулась снова на улицу: ровно в 12 жители Италии снова устроили флешмоб – высунувшись из окон. Мы аплодировали героизму итальянских врачей и медсестер. Аплодисменты отозвались эхом и хлопаньем крыльев вспорхнувших с площади голубей, уже привыкших быть ее хозяевами. Площадь, Пьяцца (Piazza), в Венеции только одна – Сан-Марко. А остальные площади именуются словом Campo – поле, каковыми они и были еще в домостовую эпоху. Природа с каждым днем наступает даже на наш (пусть даже весьма относительный) урбанизм. Кажется, скоро от неупотребления на мостовых начнет расти трава и лингвистический круг завершится.