Тропою волка - Михаил Голденков Страница 7

На следующий день Кмитич, сопровождая Любянецко-го и Тышкевича вместе с отрядом Магнуса Де ла Гарды и им самим, спешно выехал обратно в Кейданы. Процессию сопровождал и второй отряд конных рейтеров, посланный Де ла Гарды в Биржи, чтобы уберечь этот радзивилловский город от захвата.

Кмитич всю обратную дорогу думал об Алесе Биллевич. Он даже не успел повидаться с ней, так они спешили, и сейчас думал о встрече с этой удивительной девушкой больше, чем об Унии, войне и о чем-либо еще. Нет, еще он думал о лейтенанте Бартоше и его геройских солдатах. Даже не думал — непроницаемое усатое лицо Бартоша просто ежеминутно стояло перед его глазами, с немым укором, как бы говоря: «Что же вы! Мы спасли вашего гетмана, а он бросил нас! Мы пролили кровь без остатка, а ради чего?» Кмитич махнул головой, стараясь отвлечься от постоянно преследовавших его мыслей о погибших храбрых венграх и переключиться на Алесю, на ее большие темно-карие очи, ее гибкий стан, плывущий рядом с ним во время танца-полонеза… Вспомнил он ее чувственные мягкие губы, горячий поцелуй, взмахи длинных черных ресниц, гладкую белую кожу…

«Я, оказывается, сильно по тебе соскучился», — улыбался Кмитич, представляя ее глаза, словно две маслины, смотрящие на него снизу вверх. Так он мечтал, покачиваясь в седле, и… заснул. Спать в седле на ходу Кмитич умел…

А что же король польский, все еще пока официально великий князь литовский Ян Казимир? Он был в отчаяньи, сидя в Силезии, куда бежал со своей женой Марией Гонзаго и небольшим отрядом личной охраны.

— Я, наверное, отрекусь от престола, — говорил морально раздавленный Ян Казимир королеве, — это позор! Я проиграл и не достоин трона! Моя жизнь и честь погублены!

— И даже думать об этом забудьте, Ваше величество! — злилась королева. Энергичная итальянка французского происхождения решила взять в свои руки дело спасения и Польши, и всей Речи Посполитой. Королева стала писать письма кому только возможно со всем красноречием, на которое была способна. Мария Гонзаго была весьма активной особой. В юности она прославилась своими амурными подвигами, только в годы замужества за королем Владиславом IV королева временно превратилась в бледную тень своего энергичного и деспотичного мужа. Но во втором своем королевском браке Мария из бледной тени трансформировалась в «серого кардинала». Сейчас же, когда Польша гибла, когда гибла и Литва, эта бойкая женщина, выйдя из-за кулис, демонстрировала качества истинного политика, трезво мыслящего и не сдающегося, в отличие от самого короля Яна Казимира.

Письма из-под ее руки разлетались во все концы Европы: она молила о помощи Папу римского, французского короля, турецкого султана, крымского хана и даже Богдана Хмельницкого с московским царем. Получил лист и Михал Радзи-вилл, сидя в своем Вельском замке и собираясь в Кейданы.

«Милый мой Михал. Думаю, не надо расписывать тебе, в какой опасности находится наша страна. С одной стороны царь, с другой — шведский король. Армия Карла Густава с его наемниками захватила всю Польшу. Мы собираем силы для борьбы и так рассчитываем на тебя, милый Михал! Знаю, что тебе тоже сейчас не просто. Скорблю вместе с тобой по твоему отцу, но откликнись намой призыв о помощи! Мы победим и все преодолеем, но начинать освобождение нашей Отчизны будем с освобождения ее столицы. Спасение Речи Посполитой начнется именно с Варшавы!» — читал Михал письмо, начертанное изящным почерком на специальной голландской бумаге, с водными знаками в виде головы шута и с легким запахом французского парфюма. Королева обещала также помочь Литве, давила на жалость, описывая жуткие душевные страдания крестного отца Михал а…

«Милый мой Міхал, я заклікаю цяберазам выступіцьу са-юзе са Швецыяй! Толькі так можна выратаваць краіну ад Масквы iяе цара…» — писал Януш Радзивилл. Уже в который раз Великий гетман объяснял свою позицию Михалу: «Король спасти нас не может. Ватикан безмолвствует. На воеводства и посполитое рушение надежд никаких. Всюду все опустошено и уничтожено. С той горсткой войска, которое останется на службе лишь до 9 августа, а после угрожает разойтись из-за многомесячной невыплаты, противостоять Москве не можем. Не о славе, не о Речи Посполитой, не о вольности и имуществе, а о жизни речь идет. Из двух зол вынужден выбрать меньшее…» Далее Великий гетман, зная, как чтит Ми-хал шляхетскую честь, писал: «Стыдно! И мне, и тебе должно быть стыдно, что терпим мы поражение не от лучшего в Европе войска, а от народа, который пан Немоевский еще в 1607 году называл самым низким на свете, самым грубым и не способным к бою, не обученным в рыцарском деле, у которого нет ни замков, ни городов, ни доблести, ни храбрости…»

Эти два листа Михалу принесли в один день, уже под вечер, когда за окном шел сильный дождь. Словно сам Бог испытывал молодого князя, глядя, в какую же сторону повернет Несвижский ординат. Михал чувствовал на себе глаза Провидения, ощущал дыхание Рока — вот эти два монстра склонились над ним и ждут, кому сделает князь худо, а кому поможет. Иного выхода, как оставить кого-то без помощи, у Михала не было. Он был в полном смятении. Несвижский князь, конечно, хотел было ехать к гетману, своему кузену, ибо план Яну-ша по большому счету считал единственно верным для ВКЛ, да и письмо кузена тронуло его до глубины души, но… Разве он мог бросить в беде любимого крестного, когда все, кажется, бросили его, когда о помощи просит женщина, да и не простая женщина, а королева, дама благороднейших кровей?!

«Но разве не хотят король и королева того же, что и гетман? — спрашивал себя Михал. — Разве они не хотят освобождения и Польши, и Литвы от завоевателей? Хотят! Просто у них, у короля и королевы, другой план! Они хотят начать освобождение Речи Посполитой с освобождения столицы, а затем, освободив Варшаву, пойдут на Вильну, Могилев и Смоленск. Ведь так?» Вот только в этом «одинаковом хотении» освобождения у Польши и Литвы разные союзники. И это Михал также прекрасно понимал. Януш сейчас в союзе с Карлом Густавом, а Ян Казимир — против Карла. Значит, и против Януша. Как тогда они будут воевать за общую победу?! Эта дьявольская мельница совсем закружила голову князю Несвижа. Как сделать так, чтобы все были довольны? Может, вообще ничего пока не делать?

И Михал решил не торопиться в Кейданы. Он отписал ответ и королеве, и гетману, что пока очень занят, восстанавливая разрушенный Несвиж и пострадавший от бомбардировок замок, но непременно присоединится к ним. К кому? Все же, рассуждал Михал, Ян Казимир больше нуждается в помощи. Пусть подписывают Унию со Швецией, но без него, без Михала Казимира Радзивилла, он не горит желанием обидеть короля и королеву.

Тем временем активность Марии Гонзаго возрастала. Она получила от своего деморализованного мужа Силезию в полное управление и превратила этот край в центр подготовки сопротивления Карлу Густаву. Она основала здесь монетный двор, обратив всю драгоценную посуду в золотые и серебряные монеты. Мария совершила безпрецедентное действие — наладила связь с польскими партизанскими отрядами, высылая им оружие и деньги. Стала обращаться за помощью к крупнейшим магнатам Речи Посполитой. Мар-шалок великий коронный Ежи Любомирский с несколькими польскими влиятельными шляхтичами обратился к Яну Казимиру с просьбой вернуться в Польшу и возглавить борьбу по освобождению страны от шведов. Ян Казимир слегка приободрился, отписал листы с призывом восстания против оккупантов, обещал всем, кто ранее предал его, приняв сторону шведского короля, полное прощение. Этот призыв подействовал на Стефана Потоцкого и Стефана Ланцкорон-ского. Они оставили лагерь сторонников Карла Густава и в Тышовцах образовали конфедерацию, постановив биться за веру и костел католический, за наивеличайшего Яна Казимира «короля и господина нашего ясновельможного, за вольность прав Р^чи Посполитой»…