Странствия хирурга: Тайна затворника Камподиоса - Вольф Серно Страница 7

– Благодарю. Ты заботлив, как всегда, сын мой. Все, что мне требуется, это покой. А его я уже обрел.

– Неужели я ничем не могу услужить вам?

– Отчего же. Позови, пожалуйста, отца Томаса и отца Куллуса. И дай знать Витусу. Я хочу, чтобы вы все вместе были рядом в мой последний час.

– Как вам будет угодно, преподобный отец, – Гаудек отступил на два шага и вдруг словно замер на месте. Только сейчас до него дошел смысл просьбы. Он даже руками всплеснул. – В последний час?! – И бросился к постели настоятеля. – Вы... шутите, ваше преподобие?

– Нет, не шучу.

– Вы ведь всегда говорили, что хотите дожить до ста лет, и я уверен, что у вас это выйдет...

– Не старайся, сын мой, – перебил его аббат Гардинус, – врать ты никогда не умел! Сделай лучше то, о чем я тебя попросил. – Он возложил ладонь на голову склонившегося над ним Гаудека. – И радуйся вместе со мной, что Господь не забыл меня.

Отца Томаса, монастырского лекаря, Гаудек застал выходящим из трапезной. Он собирался пойти в гербуларий, где росли его лечебные травы. Отцу Томасу не терпелось посмотреть, что вышло из скрещенных им черного перца и душицы. Сейчас опыт увлекал его больше всего, ведь порошок этого растения станет незаменимым ингредиентом в мазях, облегчающих боли при ревматизме.

– Нет! – только и произнес он, услышав печальную новость. Его осанистая фигура как-то сразу уменьшилась в размерах. – Поверить не могу... – в растерянности пробормотал отец Томас. – Просто не могу поверить...

Он оперся одной рукой о стену здания. Черный перец с душицей сразу вылетели у него из головы.

– Да свершится воля Всевышнего...

Отец Куллус, толстый, приветливого вида человек, сидел в своей келье и радовался нескольким часам полнейшего одиночества. Ему предстояло вновь углубиться в сочинения Овидия, но не в знаменитые «Метаморфозы», а в «Ars amatoria» [3], учебник любви. Чтение, несомненно, запретное, поскольку само наслаждение им было сродни греху. Однако отец Куллус всего лишь человек, и, если бы кто-то спросил его, почему он читает Овидия, он ответил бы: исключительно из-за совершенства его стихов. Отец Куллус был доволен собой и миром, тем более что перед ним на столе стояла ваза с краснощекими яблоками.

Тут в дверь его кельи громко постучали, и чей-то прерывистый голос позвал:

– Брат! Слышишь, брат?

Куллус вздрогнул.

– О tempores, о mores! – воскликнул он. – Кому я потребовался?

– Аббат Гардинус при смерти! Поспешите в его келью!

С легкостью, удивительной при его телосложении, отец Куллус вскочил, спрятал книгу, не забыл прихватить яблоко и поспешил на зов.

Неподалеку от монастыря, в сложенном из сучьев шалаше, обычно служившем убежищем для нескольких коз, стоял на коленях молодой человек лет двадцати. Он разложил перед собой на соломе хирургические инструменты и сосредоточенно о чем-то размышлял. Рядом с ним сидел на корточках мальчишка, который настойчиво внушал маленькой дворняжке:

– Спокойно, Педро, спокойно, сейчас все будет позади.

Собачонка била хвостом по земле. Было очевидно, что беспокойство мальчишки передается и песику.

– Не знаю, смогу ли я удержать его! – запричитал мальчик.

– Сможешь! – юноша взвесил в руке два разных ланцета и остановился на меньшем по размерам. – Ты только раскрой ему пасть пошире, чтобы я мог вскрыть гнойник.

– Вы сделаете ему очень больно? – с испугом спросил мальчик.

– Нет, больно ему будет совсем недолго. Если у него прикорневой абсцесс, как я предполагаю, все дело в том, чтобы сразу обнаружить и вскрыть гнойник.

– А потом?

– Отток дурных соков уменьшит давление на зуб. Это сразу принесет Педро облегчение.

Голос юноши звучал спокойно, такими же ровными и уверенными были его движения. Ничто не говорило о том, что внутренне он так же встревожен, как и мальчик. Эта способность владеть собой была ему свойственна от природы, поэтому он и выглядел старше своих лет. Подняв правую руку, он провел ланцетом по левой внутренней стороне губы. Быстрый, решительный надрез, движение – и песик взвыл.

– Педро, все уже кончено! – с облегчением воскликнул мальчик. Маленький песик-дворняжка замотал головой, он хрипло лаял, пришлепывал губами, несколько раз ударив лапкой больную губу. Но вот на землю пролилась острая желтоватая струя – значит операция проведена удачно.

– Жидкость с гноем уже вышла, скоро ему будет лучше, – уверенно проговорил молодой человек.

– Я даже поверить не могу, что он теперь будет совсем здоровый пес, – пробормотал мальчик. – Спасибо, святой отец, я так вам благодарен...

– Не надо громких слов, – молодой человек положил руку на плечо мальчика. – И не называй меня впредь «святой отец». Самое плохое уже позади. Рана через два-три дня затянется. За это время еще раза два выйдет гной, но так и должно быть. Оставь Педро на некоторое время в покое, тогда через день-другой он будет опять помогать тебе пасти овец.

По его лицу скользнула улыбка. Он дал песику легкого шлепка и тут же оглянулся туда, откуда доносились громкие крики. Юноша не мог понять толком, в чем дело, но вдруг кто-то несколько раз выкрикнул его имя:

– Витус! Витус!

В келью умирающего они вошли друг за другом: Гаудек, Томас, Куллус и последним – Витус. Молча встали у продольной стены и перекрестились на висевшее у изголовья распятие. Потом опустили головы.

– Не делайте столь постных лиц, братья, только потому, что я вскоре предстану перед Всевышним, – ободряюще прозвучал из угла комнаты голос аббата. Жестом руки он подозвал их к себе.

– Если я не ошибаюсь, сегодня вторник, 13 марта anno Domini 1576, и это замечательный день, как и каждый день, дарованный нам Всевышним. И моя смерть ничего не изменит.

– Вы не должны говорить так, преподобный отец, – Куллус поднял свое розовощекое лицо. Он первым полностью овладел собой. – Вспомните, сколько всего вы намеревались свершить в земной жизни. И не забывайте, что заслуга в том, что обитель наша прославилась как средоточие благочестия, учености и мирной жизни, принадлежит исключительно вам.

– Вздор, братья, – голос Гардинуса прозвучал удивительно твердо. – В этом монастыре живут сто двадцать четыре монаха, девять послушников и одиннадцать pueri oblati [4]. Все занимаются своим делом и возносят молитвы Господу нашему. А вы говорите о каких-то особых моих заслугах!

Гардинус подозвал к себе толстого монаха: