Дегустатор - Уго Ди Фонте Страница 7

— Видать, этот Лукка был не последней спицей в колесе, — отозвался я. — Кто знает — возможно, у него была дочка? Тогда тебе тоже дадут новую одежду.

Когда стражники снова пришли за мной, солнце давно уже село. Я поцеловал Миранду и сказал, что люблю ее и верю в Бога. Меня провели наверх по каменным коридорам, освещенным канделябрами с горящими факелами. Я услышал какой-то шум, сопровождаемый запахами съестного; они становились все явственнее, пока мы не завернули за угол, а там… Святые угодники! Что за зрелище! В коридоре сновали слуги, все нарядные, все одетые в красное и белое, с подносами, на которых громоздились те самые продукты, что я видел раньше во дворе, но уже приготовленные, поджаренные, сваренные и стушенные самыми разнообразными способами.

Прямо передо мной слуги несли на подносах лебедей с серебряными коронами на головах. Глаза у птиц были такие блестящие, оперение такое живое, что я сказал себе: «Это самые дрессированные птицы во всей Италии!» Матерь Божья! Святая наивность… Лебеди, естественно, не были живыми, просто, как я узнал впоследствии, их освежевали так аккуратно, что перья остались на коже. Когда внутренности выбрали и тушки нафаршировали яичными белками и мелко молотым мясом, их поджарили, а затем приклеили шафранной пастой перья, лапки и клювы. Чудеса, да и только!

Другие слуги несли жаренные на вертеле козьи ноги, нежные ломтики телятины, куропаток с баклажанами и блюда с рыбой, посыпанной петрушкой и укропом. Oi me! [16]У меня подкосились ноги. Запахи проникали в нос, затмевая рассудок и соблазняя желудок. Въевшиеся в мою плоть голодные годы, проникшие до мозга костей муки недоедания пробудились с таким воплем, что мне пришлось прижаться к стене, иначе — porta! — я набросился бы на слугу, который нес баранью ножку.

Свирепый низенький человечек с кустистыми бровями и зобом у левого уха сердито протиснулся мимо меня и побежал от одного блюда к другому, принюхиваясь, пробуя и помешивая. Это был Кристофоро, тогдашний шеф-повар. Тут затрубили трубы, забили барабаны, послышались смех, лай и отчаянное предсмертное блеяние овцы. Потом оно прекратилось, по коридорам пронесся громкий гул.

Кудрявый юнец просеменил мимо меня с чашкой салата.

— Ты видел Лукку, — бросил он на ходу. — Ему отрезали язык.

Я чуть не обделался. Чудо вдруг превратилось в кошмар. Когда кучерявый прошел мимо снова, я схватил его за руку:

— За что?!

— За попытку отравить Федерико.

У меня язык присох к нёбу.

— Он был дегустатором.

— Дегустатором!

И я собирался занять его место! Мне хотелось сорвать с себя одежду, выпрыгнуть в окно и бежать куда глаза глядят — но кругом стояли стражники.

— Adesso! [17]Пошли, живо! — крикнул кто-то.

Снова зазвучали фанфары, и мы зашагали к просторному залу, причем я был четвертым в ряду!

Святые угодники! Еще утром я думал, что стою на пороге смерти — и вот теперь я входил в рай. В воздухе витал аромат фиалок и розмарина. На стенах висели разноцветные флаги и прекрасные гобелены. Длинные столы были покрыты белыми скатертями и уставлены вазами с цветами, подобранными столь искусно, что этим букетам могла позавидовать сама природа. За столами сидели гости в шелках и расшитом золотом бархате. Шеи дам украшали драгоценности, сверкавшие на белоснежных грудях. Музыканты наигрывали веселую мелодию. Из-под столов вылезли собаки и уставились на нас. На убитой овце, обливаясь потом, сидел карлик. Мы смотрели прямо вперед, высоко подняв головы, хотя из-за слов курчавого задница у меня напряглась и сжалась до предела.

Тут мы подошли к столу Федерико, стоявшему в конце зала. Одетый в мантию с горностаем и буфами на рукавах, герцог откинулся на спинку огромного кресла, буравя нас всех бусинками глаз. На груди у него висел золотой медальон с его же портретом. Слуга поставил перед ним блюдо с самым большим лебедем. Гости притихли. Нерон, лежавший у ног герцога, зевнул. Повар Кристофоро шагнул вперед. В правой руке у него был длинный нож, в левой — короткий двузубец. Сощурившись, он окинул лебедя взглядом, глубоко вдохнул и, вонзив в птицу двузубец, поднял ее в воздух на уровне груди. А затем, коснувшись вначале лебедя ножом, чтобы прицелиться, отсек шесть ровнехоньких ломтей от правой стороны грудинки — вжик! вжик! вжик! — по-прежнему держа птицу на весу, да так ловко, что куски упали на тарелку герцога в рядок, словно их положили туда рукой.

— Stupendo! Meraviglioso! [18]— закричали гости.

Кристофоро поклонился.

Кто-то вытолкнул меня вперед, так что я оказался прямо напротив Федерико. Между нами в собственном соку плавали шесть кусков коричневато-красного мяса. А потом…

Кристофоро поднял тарелку и, протянув мне нож, сказал:

— Попробуй!

«Ellе S’fortunato sorpresa», — как сказала бы моя матушка. «Весьма неприятный сюрприз». Неприятный? Oi me! Куски грудинки стали такими огромными, что затмили весь мир. Мне казалось, я вижу, как в них копошатся личинки, ползают черви, сочится зеленый гной… Я глянул на Федерико. На нижней губе у него повисла слюна. Все в зале уставились на меня — вельможи, рыцари, их жены, придворные, слуги. Я вспомнил выражение ненависти на лицах слуг во дворе. А вдруг кто-нибудь из них отравил еду? Миранда уже лишилась матери, так что без меня ей не выжить. И хотя мне не хотелось раздражать Федерико (Бог свидетель, я искренне жаждал ему угодить), тем не менее я положил нож на стол и сказал:

— Спасибо, ваша светлость, но я уже поел.

Лицо герцога исказилось от ярости. Он скрипнул зубами, нижняя губа отвалилась на подбородок.

— Попробуй, ради Бога! — воскликнул Кристофоро.

Федерико резко отодвинул кресло и склонился над столом, подняв вверх нож. Люди вокруг меня кричали:

— Пробуй! Пробуй!

Я не сомневался, что Федерико владеет ножом так же ловко, как и шпагой, а потому быстренько подхватил кусок грудинки и впился в нее зубами.

Мясо я ел всего несколько раз в своей жизни: свинину на праздник святого Антония, пару цыплят и однажды — овцу, которая охромела, когда мы перегоняли стадо. Отец в таких случаях всегда говорил: «Жаркое удалось на славу!» — просто потому, что это было мясо. Но случалось это настолько редко, что я не мог толком запомнить его вкус. Однако эту грудинку… эту грудинку я не забуду никогда. О Боже! Как только мои зубы впились в нее, нежная плоть растаяла у меня во рту. По языку, словно весенний ручей, побежал восхитительный сок. Кто-то застонал от наслаждения. Это был я!

Герцог Федерико стукнул кулаком по столу.

— Глотай! — гаркнул он.