Жили-были-видели… - Леонид Чачко Страница 7

Карабах – предтеча Карадага

Все-таки в слове – сила! Воистину, мир слова равновелик материальному миру (повторю я вслед за автором Библии)!

Карабах – с татарского – Черное ущелье, Карадаг с того же татарского – Черная гора. Жизнь со всеми ее выкрутасами можно представить, в сущности, как восхождение, и моя жизнь между 60-ми и 80-ми годами хорошо укладывается в схему восхождения – от Карабаха к Карадагу.

Место нашей с Володькой стоянки (и последующих на несколько лет моих стоянок) – место замечательное и достойно отдельного описания. Берег здесь возвышается метров на пятьдесят над морем и представляет собой развал больших камней, заросших кустарником дуба и лавровишни. Выше спускаются по склонам долины виноградники (не скрою, нередко – место нашего мародерства). Если смотреть на море, слева в километре – пансионат «Карабах», тогда спортбаза общества «Локомотив», бывшее имение известного русского статистика и этнографа, одного из основателей Русского Географического общества академика П. И. Кеппена. Там имелись, кроме упомянутых и столь необходимых для жизни ларька и базарчика, танцплощадка и кинотеатр. В это лето мы познакомились там и подружились с членами женской волейбольной команды мастеров общества «Локомотив», переманили их на наши камни и отлично проводили время. Кстати, незабываемое впечатление осталось у меня о том, как эти нежные девушки носили нас с Володькой по берегу на руках!

Справа от нашей стоянки, опять же в двадцати минутах ходьбы, на высоком береговом утесе и в прилегающей долине, располагался санаторий «Утес» – бывшее имение княгини Гагариной Кучук-Ламбат. Главное здание санатория – дворец с башенкой – окружал замечательный тенистый парк. В глубине парка под громадной чинарой из мраморной стелы с надписью арабской вязью сочился родник. Согласно легенде, именно этот родник, а не бахчисарайский, вдохновил Пушкина на строки: «…Фонтан любви, фонтан живой, принес я в дар тебе две розы…» Имение Гагариной Кучук-Ламбат перешло по наследству к ее племяннице княгине Тархан-Моурави (эта наследница «великих Моурави» доживала свой век уже при советской власти в комнатке санатория, оставив в наследство отдыхающим великолепную библиотеку, которую, разумеется, изрядно подграбили то ли отдыхающие, то ли оккупанты – немцы). Библиотечный зал санатория – прохладный, со стенными деревянными панелями и цветными витражами, с мягкими креслами – был замечательным местом отдыха, где можно было почитать журнал или вздремнуть в летнюю жару. Нашему папе – человеку литературного труда – прекрасно там работалось в те времена, когда он, поддавшись однажды на мои уговоры, ездил с палаткой (и пишущей машинкой) в эти благословенные края.

Не знаю, интересно ли будет любезному читателю (интересно, интересно! – говорит любезный читатель), но вот несколько эпизодов из нашей тогдашней жизни.

Наше купание там происходило с большого плоского камня, на метр возвышавшегося над уровнем моря, на этом же камне великолепно лежалось, загоралось и наслаждалось (можно ли так сказать? – очень хочется!) фруктами и виноградом, по большей части похищенным в расположенных вверху виноградниках. Однажды при солнечной, вполне пляжной, погоде и в полный штиль мы с компанией расположились на нашем камне. Неожиданно море раскачалось (так бывает, когда далеко в море шторм). Некоторое время мы еще прыгали в воду купаться, но вылезать из-за прибоя обратно становилось все труднее. Когда я, прыгнув в очередной раз, попытался вылезти на камень, оказалось, что волны накатили нешуточные и становятся все больше и больше и при приближении к берегу меня бьет в лицо сильнейшей откатной волной и грозит расшибить о камни. Ребята же, отодвинувшись подальше от берега, с интересом наблюдают мои эволюции и кульбиты, думая, что я развлекаюсь. Мои призывы бросить мне надувной матрас из-за рева прибоя до них не доходят. Наконец, в совершенном изнеможении, я во всю глотку изверг из себя весьма грубый текст и отплыл подальше в море, где не так била волна и где я, наконец, дождался помощи в виде брошенного со скалы матраса. Помню, как, не имея сил залезть на матрас, я с трудом подпихнул его под себя и, проплыв по морю с километр (благо течение этому благоприятствовало), выбросился на пляж Карабаха.

Другой эпизод (это случилось позднее) был связан с пограничниками (вообще, пограничники Крыма и их отношения с отдыхающими – это отдельная песня). Карабахская погранзастава находилась на высотке, откуда наблюдался весь прилегающий район. Как я убедился, побывав однажды на заставе, пограничники прекрасно видели все наши палатки, которые мы так старательно маскировали в кустах, но гоняли нас не всегда, а только по каким-то своим поводам.

Начальником погранзаставы несколько лет был уже пожилой майор, который, видимо, дотягивал срок до пенсии, стараясь не осложнять жизнь себе и другим. Однажды ночью (часов в пять) я сквозь сон почувствовал, как кто-то меня дергает за ногу. Брыкнув, естественно, ногой, я приготовился дальше спать, но был разбужен обиженным возгласом: «Вы что пинаетесь, гражданин?» Пограничники… Наш бравый майор собрал на поляне обитателей окрестных палаток – человек десять – и объявил, что он, мол, гонять и уговаривать нас не будет, но вот сейчас пять часов утра, а в девять Крым «закрывают» на карантин по случаю холеры и, если мы не хотим остаться на этот карантин, с неясными условиями пребывания, нам лучше немедленно подняться на шоссе и уехать. Что мы и сделали.

Итак, с некоторых пор местом моих летних отдохновений и приключений надолго стал Крым. Но перед тем довелось объехать и многие другие замечательные места.

Весной 62-го года мы с Володькой Сумачевым защитили дипломы и оказались в ситуации, когда впереди, перед выходом на работу, два свободных месяца и в кармане изрядная сумма. Для начала махнули в Ленинград, где у мамы нашлась какая-то дальняя родня и можно было остановиться. Не уверен, что наш приезд доставил этим родственникам большую радость, но тогда принимать у себя родных и знакомых было принято, первобытные законы гостеприимства соблюдались строго. Помню, что, когда в нашей 16-метровой комнатке появлялись какие-нибудь родичи из провинции, мне стелилась постель под столом… Так что, когда я ничтоже сумняшеся ввалился однажды с другом к ленинградцам в их (отдельную!) квартиру, особой неловкости я не чувствовал, благо у них был сын примерно нашего возраста и темы для разговоров находились.

Тот первый мой приезд в Питер запомнился свободой, белыми ночами, полной потерей чувства времени. И была юная сероглазая, белозубая, с нежным румянцем во всю щеку, собиралась поступать в институт… Мы блуждали по бесконечным проспектам и каналам, встречались и расходились с такими же, как мы, юными, весело спорили. Помню, загулявший ночной речной трамвайчик возил нас двоих по Неве, а мы сидели на корме, обнявшись, и говорили о чем-то… Потом мы с Володькой улетели в Москву и мираж закончился.

Перед отъездом из Питера мы зашли в городской турклуб и разжились там странными документами: это были талоны, дающие право на бесплатный проезд «автостопом» – каждый такой талончик, стоимостью какие-то копейки, по-моему, давал право на проезд 50 километров. Товарищи шоферы заверялись, что в конце сезона для них по этим талонам городской турклуб будет проводить розыгрыш каких-то ценных товаров. Сразу по приезде в Москву у нас зародилась идея незамедлительно воспользоваться этим новым видом общественного транспорта. Мы вооружились вырванной из школьного атласа картой европейской части Советского Союза, сели на поезд и прикатили в город Орджоникидзе, откуда, как известно, начинается Военно-Грузинская дорога. Наши первые попытки воспользоваться заветными талончиками, чтобы отправиться в Грузию, окончились ничем, дело даже не доходило до обсуждения вариантов оплаты – водители не хотели брать попутчиков. Удалось уехать только на попутном туристском автобусе, правда, за очень небольшие деньги шоферу на лапу. Сразу хочу сказать, что применить наши специфические проездные документы нам удалось только один раз, да и то в ситуации, когда водителю ничего другого от нас не светило и он действовал по принципу «с паршивой овцы хоть шерсти клок». Но об этом – позже.