Генерал Снесарев на полях войны и мира - Виктор Будаков Страница 7

Андрей и Марк тайно готовились уйти туда же. Даже царь — на дунайской переправе. Уроки они забросили напрочь, продумали десятки вариантов, как быстрее и вернее добраться до Болгарии, а затем и Сербии. Перед самым их побегом на Балканы очередная русско-турецкая война победно для России завершилась.

Вполнеба зловеще вздымались багровые сполохи. Возвращались на Донщину искалеченные станичники, припадая к полынной степи, донским родникам. (А облюбованный друзьями-прогимназистами птицезвонкий, лозами заросший донской островок был как маленький уголок идиллии в жестоком мире). Возвращалась с войны победившая Россия, в мирные дни теряя свой успех. В плоды победы вонзил зубы Берлинский конгресс, на котором Дизраэли, Бисмарк, австрийские, венгерские, французские политики, конечно же, не питая друг к другу совокупно сердечных, бессеребренических чувств, тем не менее поспешили усесться за один антирусский стол, чтобы разыграть очередную нерусскую карту.

Со всей ранимостью юной души воспринимая человеческое горе и людскую несправедливость, Андрей не по годам быстро взрослел. И всё же солнце и радость, даруемые молодостью, уводили от горестного, скорбного. А первая влюблённость подвигала на первые стихотворные строки. Стихи он посвящал Лене Хопёрской, станичной кареглазой красавице с огромным голубым бантом в чёрной косе. Влюблены в неё были оба: и Андрей, и его друг Марк.

Жизнь распорядится так, что пути двух друзей надолго разойдутся, и встретятся они только через несколько десятилетий. На австрийском фронте. Всего на несколько часов встретятся друзья отрочества, и часы выпадут счастливые: без орудийного грохота, свиста пуль, необходимости отдавать приказы. За чаем переговорив обо всём, что творилось в душах, на фронте и в стране, они вспомнят свою первую влюблённость в далёкой донской станице и героиню своих первых воздыханий; вспомнят, как оба — Андрей, высокий, застенчивый, с тонким, выразительным лицом, с копной густых волос, и Марк, вечно улыбчивый, с лицом в веснушках, перепелино-крапчатым, с огненно-рыжими волосами — в воскресные дни, до полуночи гуляя по Нижне-Чирской, будто ненароком сворачивали к дому их Елены Прекрасной; вспомнят, как станица в холодном лунном свете словно бы покоилась на дне сказочного озера, а над нею в вечерней выси нечёткими треугольниками в сопредельные края тянулись журавли. И жизнь представлялась бесконечною.

Через семьдесят лет после того, как они завершат курс Нижне-Чирской прогимназии, станица скроется под водами устроенного большевистской властью Цимлянского водохранилища.

Недолгие годы учения в Новочеркасской гимназии выдались для Андрея Снесарева трудными. Уходила его ранняя юность, надвигалась взрослая жизнь. Радость от поступления в гимназию всё ещё омрачалась тягостной утратой. Молодым, сорока пяти лет, умер отец, который был для сына всем: наставником, другом, единомышленником. Отец приехал в соседнюю с Камышевской станицу Мариинская на именины своей старшей дочери Надежды, бывшей замужем за местным казаком Гаврилой Солдатовым. После обеда о. Евгений присел на диван и мгновенно скончался от сердечного приступа. Все вёрсты, сколько их есть от Мариинской до Камышевской, казаки несли его на руках — любили и почитали батюшку в округе.

Сын тяжело пережил смерть отца, несколько дней почти не отходил от могильного холмика и подолгу плакал, как ребёнок. Тогда он впервые подумал о том, что из русской жизни медленно уходит целое сословие — духовное сословие, уходит необратимо, как дерево роняет листья в осеннее лихопогодье. Сьшовья уходящих жадно читают революционные книги. Да если б только читали, писали их! Многие спешили в ниспровергатели. Какое там не укради, не убий, чти отца и мать! Разумеется, и уходящее — остаётся. Достойные имена из духовносословных — во всех отраслях отечественной жизни: поэт Тредиаковский, писатели братья Успенские, Мамин-Сибиряк, Левитов, литературные критики Надеждин, Страхов, художники братья Васнецовы, учёные: физик, химик, ботаник Двигубский, историки Соловьев, Ключевский, Коялович, Ламанский, почвовед Докучаев; не говорим уже о сфере духовной, в которой служительствовали большие умы и сердца, оставившие благотворные следы и на других поприщах, как тот же Болховитинов; или позже — о. Сергий Булгаков, о. Павел Флоренский.

Горе горем, а жизнь жизнью. Андрей Снесарев рос среди крепкого, испытанного народа и хотел как можно глубже узнать историю казачества, почувствовать, понять тот казачий первопроходческий дух, который вывел Русь (Россию) к берегам Тихого и Ледовитого океанов.

В свободный от гимназических занятий день из Новочеркасска он на пароходике добрался до Старочеркасска — в недалёком прошлом столицы донского казачества. Долго осматривал собор Воскресения Христова, массивностью похожий на замок, сооружённый ещё в начале семнадцатого века. Боковые коридоры, строенные для защиты собора и всей станицы-столицы, тускло освещались сквозь узкие окна, из которых когда-то в донской, полный опасности простор вглядывались и целились казачьи пушки.

В соборе душа благоговеет: царские врата из литого серебра, старинный многоярусный иконостас, иконы в золотых, серебряных окладах, а иные — безокладные — захватывают душу ещё глубже. Здесь икона «Сошествие в ад», пожалованная царём Алексеем Михайловичем, икона времён Ивана Грозного, на которой непривычно юным запёчатлён Иоанн Богослов, Евангелие — в драгоценных камнях, памятные кресты, медали, сосуды, христолюбивыми казаками после удачных походов переданные церкви. В особом помещении — старинные книги, рукописи, которым сотни лет и к которым из-за их ветхости даже притрагиваться боязно.

В коридорные стены вделаны чугунные плиты. А у самых церковных высоких двустворчатых дверей висят ручные кандалы и цепь. На чугунной плите — объясняющие строки: в соборе, прикованный цепью к стене, в 1671 году содержался Степан Разин.

Около собора большие железные ворота и чугунные непомерно большие весы — трофеи, вывезенные казаками из Азовской крепости. Неподалёку — четырёхугольный столб с надписью: «Царь Пётр здесь на майдане угощал вином дедов, когда был он здесь в Черкасске для наряда под Азов в 1702 году». Молодой Снесарев ещё не знал о том, что через несколько лет после отмеченного надписью государева посещения Черкасска Пётр Первый и по-иному распорядится «угостить» казаков за непослушание его воле: в дни Булавинского, поддержанного донцами восстания плоты с повешенными потянутся от верховых станиц к низовым. А насчёт «упоения» вином… видать, казаки и впрямь были падки на него, коли на гербовой печати войска Донского, правда не изначальной, не раннестаринной, а утверждённой, может, и подсказанной Петром Первым, изображён был лихой малый, в чём мать родила сидящий на винной бочке с ружьём и зельеналивным рогом в руках. Во всю дальнейшую жизнь непившему Снесареву, не раз видевшему, до чего хмельная бутыль доводила пьющих, столь залихватского вида гербовая печать всё же была не совсем по душе. Вернее, совсем не по душе.

Старочеркасск являл былую славу казачества. В Новочеркасске же история творилась на глазах. Основанная атаманом Матвеем Платовым, героем Отечественной войны 1812 года, молодая казачья столица полнилась донцами из низовых станиц и их преданиями. Обустраивалась подчас драматично. Заложенный ещё во времена Платова собор дважды рушился. Лежащему на горе Новочеркасску не угрожало весеннее донское половодье, но зато терзали его тяжелые суховейные ветры и бури.