Тени Сталина - Владимир Логинов Страница 7

Ворошилов

— С Ворошиловым часто приходилось видеться. Он несколько лет подряд отдыхал со Шверником вместе. Часто приходил к нам. Честно говоря, я не любил, когда он приходил. Его-то я уважал, и сейчас уважаю, с большой любовью вспоминаю, а не любил, потому что знал, что нам надо будет идти километров двадцать пять, а то и больше. Ведь от сталинской дачи они пешком доходили до Ахуна (гора в Сочи. — В. Л.), поднимались на Ахун, одиннадцать километров подъем и одиннадцать спуск, и обратно шли почти до сталинской дачи, только у сталинской дачи садились в машину. Так что это если по прямой идти — двадцать пять километров, а я начальник охраны, я чаще всего разговаривал с ними, со Шверником и Ворошиловым, который очень общительный был, очень любил почему-то меня и беседовал со мной долго и много… Но ведь я делал не двадцать пять километров, а так — иду, иду, с ними разговариваю, потом пойду посмотреть направо, налево, вперед, как охрана идет… Как обеспечивают безопасность вокруг наши ребята. Охрана все время шла…

— И охране доставалось!

— И охране доставалось, конечно, так как если Шверник с Ворошиловым делали двадцать пять километров, я делал тридцать — это уж наверняка, если не с гаком… Ворошилов интересный человек был. Он на украинском языке декламировал Шевченко. Я не знаю украинского языка, но у меня слезы лились, как он хорошо декламировал! Талантливый человек был. Интересный случай раз у меня с ним произошел. Мы как-то пошли в сторону Адлера, прошли сколько-то, посмотрели в сторону Мацесты, там долина проходит. Ворошилов и говорит: «Вот там что за ущелье?» Спросил своего начальника охраны. Тот говорит: «Это Мацеста, товарищ маршал». Огляделся, на меня посмотрел: «А ты как думаешь? Ты кавказский человек». Я говорю: «Нет, это еще не долина Мацесты. Мацеста дальше должна быть». — «Хм, а вот я думаю, что Мацеста». Я говорю: «Нет, не Мацеста». Посмотрел на Груздева, а Груздев был начальник охраны в Сочи, охранял всех членов Политбюро, которые приезжали в Сочи и отдыхали… «Как ты думаешь, — спрашивает Ворошилов у Груздева, — вот эта долина какая?» Тот слыхал наш разговор. «Мацеста, товарищ маршал». Ворошилов на меня посмотрел: «Ну а теперь ты что скажешь?» — «Нет, это не Мацеста». — «Пойдем туда!» Пошли. Он держит самшитовую палку, а я бамбуковую. Идем как туристы. Он говорит: «Теперь ты не разубедился?» — «Нет, это не Мацеста». — «Давай спорить. Давай договоримся: если это Мацеста, я тебя вот этой палкой огрею, если это не Мацеста — ты окажешься прав, — ты меня огрей по спине своей палкой». Я говорю: «Хорошо». Что я мог сказать? Дошли, и видно, что это не Мацеста. Груздев признал, его начальник охраны признал, что я был прав, что это не Мацеста. Ворошилов повернулся ко мне, нагнулся и говорит: «Ну, бей!» Я стою, не знаю, что делать. Он еще раз повторяет: «Бей!» Я взял свою палку и в овраг выбросил. Потом говорю: «Нечем». Он говорит: «Бей моей». Я говорю: «Нет, мы же договаривались — вы своей, я — своей палкой».

Пошли дальше, встретили матроса, разговорились. Этот матрос не узнал ни Шверника, ни Ворошилова. Ворошилов сказал, что мы, дескать, орлы, а матрос говорит: «Вы не настоящие орлы, а орлы, у которых из хвостов выдернули все перья». Ворошилов смеется, Шверник смеется. Потом сколько раз встречались в Кремле, Ворошилов напоминал Швернику: «Шверник, помнишь, какой ты орел?»… А к Ворошилову мне пришлось однажды обратиться с просьбой… Я учился в Академии общественных наук заочно, а ВПШ кончил вместе с Фурцевой в 1949 году. В 1934 году Военную академию. Так вот когда я в 1949 году ВПШ кончил, поступил в Академию общественных наук, на Садовой. Когда Сталин умер, я уже сдал кандидатский минимум, оставалось язык только сдать… А тема у меня была такая: «Роль товарища Сталина в создании Советской Армии». У меня был руководитель Костомаров. Когда это случилось, Берия снял меня с работы и направил в Молдавию. У меня было тогда десять дней на сборы, и я подумал: «Зачем мне ехать в Молдавию, лучше совсем я уйду из органов, окончу Академию и перейду на другую работу». Поэтому я пошел к Ворошилову, позвонил его помощнику, тот меня сразу принял, сейчас же выписал пропуск, и я поднялся к маршалу. Принял меня Ворошилов очень хорошо, я ему: так и так. Он тоже, между прочим, хотел позвонить Берия, я его просил: «Климент Ефремович, не надо. Как есть, так пускай и будет. Мне надо одно — чтоб меня с заочного отделения перевели на очное. Жить-то надо — семья, дети». Он поднял трубку и позвонил Поспелову. Честно говоря, мне неудобно было сидеть и слушать, когда он меня характеризовал. Он сказал: у меня сидит такой-то и просит, чтоб его с заочного отделения перевели на очное. Потом положил трубку и говорит: «Как мне сказал Поспелов, ты можешь считать, что уже переведен, но на всякий случай позвони еще мне». Я после звонил, звонил, а его все нет, нет…

А потом узнал… Но мне пришел срок ехать… Я уехал. И сразу понял, что Поспелов мог принять решение, но Берия там тоже свои гайки закрутил.

Берия

— А сколько человек, вот положим, бывшая охрана Сталина насчитывала? Сколько человек было у Власика?

— Не знаю, а если и знал бы — не сказал.

— А у вас?

— Тоже не скажу. Было достаточно, чтобы обеспечить…

— А каковы судьбы сотрудников охраны Сталина? Ваша?

— Разогнали всех. Буквально через месяц после похорон Сталина. В конце апреля мне звонит мой начальник, полковник КГБ, симпатичнейший человек. Я подполковником был. Берия три раза возвращал мое представление на полковника, и мне потом другие рассказывали: мы, дескать, были в недоумении, почему этот список постоянно возвращается… Он против нашей фамилии был, недолюбливал он нашу фамилию, так как знал, что наша фамилия — это близкие люди Сталина. Когда Сталин умер, он тут же снял моего дядю (он был секретарем Президиума Верховного Совета Грузии) с должности и арестовал… Моего двоюродного брата (он был замминистра здравоохранения) освободил, и до того дошел, что однофамильца в Гори, директора рынка, двоюродного или троюродного брата моего отца, освободил от должности. Только потому, что Эгнаташвили…

А ведь Берия моей матери обязан. Он тогда молодым был, можно посмотреть в его биографии, сколько ему лет было. Они со своей матерью жили в Баку. Семнадцатый— двадцатый годы. И мы там жили. И он заболел какой-то инфекционной болезнью, очень сильно. И на краю гибели был. Жили они со своей матерью бедно. Его мать пришла к моей за помощью. И мать тогда нашего семейного врача прислала. И он его выкарабкал. Все лекарства — за наш счет. А отплатил он нам только злом. Но его мать была благородная женщина, хорошая женщина.

— Георгий Александрович, ни один человек о Берия доброго слова не сказал. А почему он так долго был в окружении Сталина?

— Если французскую литературу просмотреть, наверное, про Фуше и про Талейрана тоже хорошего мало сказано. Наполеон был вынужден держать таких людей. Такие нужны государству. Берия деловой человек был, не шаляй-валяй, он был большой работник, крупный. Я его ненавижу всеми фибрами души. Если бы он был жив, то не было бы меня и мы с вами не были бы знакомы. Но тем не менее правде надо смотреть в глаза: он умел дело делать. Это другой вопрос, какой ценой, но то, что ему поручали, он выполнял.