Тургенев и Виардо. Я все еще люблю... - Елена Первушина Страница 7

* * *

B конце 1838 года Полина с матерью вернулась в Париж к Мануэлю-младшему. Первые концерты Полина давала снова с Берио и удостоилась похвальных рецензий и стихов Альфреда де Мюссе. Известный писатель, автор «Исповеди сына века» был также заядлым театралом и театральным критиком. Поклонник таланта Марии Малибран – он посвятил ее смерти скорбную элегию, теперь же приветствовал ее младшую сестру и писал, что «она поет, как дышит… она слушает не свой голос, но сердце»…

Генрих Гейне, побывавший на одном их этих концертов, оставил такое описание: «Она больше напоминает нам грозное великолепие джунглей, чем цивилизованную красоту и прирученную грацию нашего европейского мира. – B момент ее страстного выступления, особенно, когда она открывает свой большой рот с ослепительно белыми зубами и улыбается с жестокой сладостью и милым рычанием, никто бы не удивился, если бы вдруг жираф, леопард или даже стадо слонят появились на сцене».

Дебют Полины на театральной сцене состоялся 9 мая 1839 года в «Театре королевы» в Лондоне. Она пела Дездемону в опере Россини Отелло. Партию Отелло исполнял прославленный певец, итальянец Джованни Баттиста Рубини, позже немало помогший Виардо в ее карьере.

Российская газета «Северная пчела» писала, что юная дебютантка «была принята с рукоплесканиями и вызвана в продолжение вечера два раза…Сначала она, казалось, робела и голос ее при высоких нотах дрожал; но вскоре узнали се необыкновенные музыкальные дарования, которые делают ее достойным членом семьи Гарсиа, известной в истории музыки с XVI столетия. Правда, ее голос не мог наполнить огромной залы, но надобно знать, что певица еще очень молода; ей только семнадцать лет. B игре драматической она показала себя сестрой Малибран: она обнаружила силу, которую может иметь только истинный гений!»

Кто знает, может быть, эту рецензию читал и Тургенев, даже не догадывающийся, какую роль талантливой певице суждено будет сыграть в его жизни.

Свободно говорившая по-английски Полина пришлась по нраву лондонцам. Королева Виктория слушала ее в Букингемском дворце, после чего приглашения посыпались на певицу дождем. Одно из самых важных поступило от француза: на ее дебюте присутствовал один из директоров «Итальянского театра» в Париже, юрист по образованию, журналист по призванию Луи Виардо. Он не мог не увидеть таланта и потенциала Полины и осенью 1839 года ангажировал ее в свою труппу.

7 октября 1839 года Полина снова пела Дездемону в помещении театра «Одеон», где в то время проходили постановки «Итальянского театра».

Теофиль Готье – еще один замечательный французский писатель, всерьез увлеченный театром, в своей рецензии назвал Полину «звездой первой величины, звездой о семи лучах», владеющей «одним из самых великолепных инструментов, какие только можно услышать» (он имел в виду голос Полины).

Кроме того, Полина обладала природным артистизмом, – если композитору Беллини приходилось в свое время буквально вдалбливать Рубни необходимость не только петь, но и играть на сцене, вкладывая в пение не только технику, но и чувства, то для Полины это было естественным.

Готье писал, что в роли Золушки в опере того же Россини (спектакль состоялся три недели спустя) Полина отказалась от «театральный поз и телеграфных жестов», которыми обычно сопровождали свое пение другие певицы. «Невозможно быть более резвой, более шаловливой, более покорной, более девочкой и более кошечкой, чем м-ль Гарсиа, – писал Готье. – Она принимает иногда самый восхитительный вид смирения и вместе с тем скрытой насмешки, когда находится со своими сестрами и грубияном-отцом… A в конце, когда она становится принцессой, – что за детская радость, что за добрая улыбка, что за опьянение счастьем».

Иван Сергеевич Тургенев. Юношеский портрет. Художник Кирилл Горбунов. 1838–1839 гг.

9 ноября 1839 года Полина впервые выступила в партии Розины в «Севильском цирюльнике» Россини. B этом спектакле она послала своеобразный музыкальный привет покойной сестре, спев в сцене урока пения вместо вставной арии несколько очень оригинальных романсов, которые прежде исполняла Малибран и веселую испанскую песенку. Театральные критики не оценили этот жест и осыпали Полину упреками за своеволие.

Ho все равно она оставалась любимицей публики, выступив в этом сезоне в пяти операх: «Отелло», «Золушке», «Севильском цирюльнике», «Танкреде» Россини и «Дон-Жуане» Моцарта, и во множестве концертов, на которых она исполняла сочинения Палестрины, Марчелло, Глюка, Шуберта.

Когда она заболевала, дирекция театра предлагала вернуть публике деньги, даже если в спектаклях были заняты другие прославленные певцы.

* * *

Именно в этот период состоялось знакомство восемнадцатилетней Полины с тридцатипятилетней Авророй Дюдеван, печатавшейся под именем Жорж Санд, автором скандальных романов «Индиана», «Валентина», «Лелия», посвященных праву женщины на собственное мнение, на свободу и любовь.

Две женщины близко сдружились. Аврора звала Полину «fifille» – дочечка, Полина называла свою старшую подругу Миньон (по-французски mignon – миленький, славный, крошечный, так же звали чувствительную и артистичную девочку-фантазерку, героиню романа Гете «Годы учения Вильгельма Мейстера» (1795), которая часто носила мужскую одежду). Познакомилась Полина и с Фредериком Шопеном, бывшим в это время спутником Авроры.

Несколько лет спустя Жорж Санд выпустит свой, возможно самый известный роман «Консуэло», где в образе главной героини выведет свою подругу.

«В ней текла хорошая испанская кровь, – пишет Жорж Санд о Консуэлло, – и происходила она, несомненно, из мавританского рода, так как отличалась смуглостью и была вся проникнута спокойствием, совершенно чуждым бродячим племенам… Она была спокойна, как воды лагун, и вместе с тем не менее подвижна, чем легкие гондолы, беспрестанно скользящие по их поверхности. Так как росла Консуэло быстро, а мать ее была чрезвычайно бедна, то она всегда носила платья, слишком короткие для своего возраста, что придавало этой четырнадцатилетней девочке, привыкшей ходить босиком, особую дикую грацию и делало ее походку такой непринужденной, что глядеть на нее было и приятно, и жалко. Была ли у нее маленькая ножка – никто не мог сказать, до того плохо она была обута. Зато ее стан, затянутый в корсаж, слишком тесный и лопнувший по швам, был строен и гибок, словно пальма, но без округлости, без соблазнительности. Бедная девочка об этом и не думала, она привыкла к тому, что все белокурые, белые и полненькие дочери Адриатики вечно звали ее «обезьяной», «лимоном», «чернушкой». Ee лицо, совершенно круглое, бледное и незначительное, никого бы не поразило, если б короткие, густые, закинутые за уши волосы и в то же время серьезный вид человека, равнодушного ко всему внешнему миру, не придавали ей некоторой мало приятной оригинальности».

Однако дурнушка Консуэло преображается, когда поет:

«Когда раздались первые аккорды оркестра, призывавшие Консуэло занять свое место, она медленно поднялась с колен… Ho что за чудесное превращение свершилось с этой юной девушкой, еще за минуту перед тем такой бледной, подавленной, усталой, испуганной! Вокруг ее высокого лба, казалось, реяло небесное сияние; нежная истома была разлита по благородному, спокойному и ясному лицу. B ее безмятежном взгляде не видно было жажды успеха. Bo всем ее существе чувствовалось что-то серьезное, глубокое, таинственное, что трогало и внушало уважение…